пор, когда я нашла его выпавшим из гнезда, а его мамы нигде не было видно поблизости. Па не очень-то обрадовался тому, что я принесла вороненка домой. Он рассказал мне, что в некоторых народах считаетца, что вороны несут смерть, но я отмахнулась от него, и сама выкормила птенца, уж, если я на что-то решаюсь, то иду до конца.
А затем появилась Эмми. Она делала то, что обычно - докучала нам с Лью. Она следовала за мной по пятам, пока я ходила от стремянки, к груде хлама и обратно.
— Я хочу помочь, — говорит она.
— Тогда держи стремянку, — говорю я.
— Нет! Я имею в виду настоящую помощь! Все, что ты мне позволяешь, это держать стремянку!
— Хорошо, — говорю я, — может, это все, для чего ты годишься. Когда-нибудь задумывалась над этим?
Она складывает руки на своей тощей маленькой груди и сердито смотрит на меня.
— Ага, задумывалась, — говорит она.
— Тогда расказывай, — говорю я.
Я начала подниматься по лестнице, с листом ржавого металла в руке, но не успела подняца выше, чем на три ступеньки, как лесница подо мной стала ходить ходуном. Я еле удержалась, чтобы на свалица. Неро вопит, и во все стороны летят перья. Я свирепо смотрю вниз на Эм.
— Хорош! — говорю я. — Ты хочешь, чтоб я сломала себе шею?
Со стороны крыши высовывается голова Лью.
— Так, Эм, — говорит он, — довольно. Иди, помоги Па.
Она тут же уходит. Эмми всегда делает то, что ей говорит Лью.
— Но я хочу помочь вам, — говорит она с недовольной мордашкой.
— Ты самая подлая из систер! Я ненавижу тебя, Саба!
— Славно! Патому что я тоже тебя ненавижу!
Эмми показывает мне язык и топает проч. Я поднимаюсь верх по стремянке на крышу и протянула ему металический лист.
— Клянусь, я прикончу её в один из ближайших дней, — говорю я.
— Ей всего девять, Саба, — говорит Лью. — Тебе надо попробовать побыть с ней милой, для разнообразия.
Я согласно киваю, сидя на корточках неподалеку. Здесь наверху, на крыше, мне отлично всё видно. Эмми, нарезающая круги на своем двухкалесном велике, который Лью нашел на свалке. Па, шаманещего у своего круга заклинаний.
И больше нет ничего, кроме кусочка сухой земли, который он вытоптал своими сапогами. Нам не разрешается ошиваться рябом без него, так сказать. Он всегда суетитца поблизости, подметает землю, очищая её от сучков или от песка, сдувая его. Он пока не положил не одной палочки в свой круг для вызова дождя. Я наблюдаю за тем, как он откладывает метлу. Затем он делает три шага вправо и три шага влево. А потом всё занова. И снова.
— Ты видел чё там Па делает? — спрашиваю я у Лью.
Он не поднимает головы. Просто начинает постукивать по листу, чтобы выпрямить его.
— Видел, — говорит он. — То же, что и вчера. И позавчера.
— И чё всё это значит? — спрашиваю я.
Вправа, влево, снова и снова.
— Откуда мне знать? — говорит он.
Его губы соединяются в одну прямую жесткую линию. Снова он нацепил это выражение лица. Он всегда смотрит пустым взглядом, когда Па говорит ему чё-то или просит сделать чё-нибудь. В последние дни я вижу его таким всё чаще.
— Лью! — Па задрал голову, заслоняя ладонью глаза. — Я мог бы тебе помочь с этим, сынок!
— Старый глупец, — бормочет себе под нос Лью.
Он что есть силы колотит молотком по жестяному листу.
— Не говори так, — говорю я. — Па знает, что делает. Он читает по звездам.
Лью смотрит на меня. Качает галовой, будто не может поверить в то, что я только что сказала.
— Разве ты еще ни чё не поняла? Это всё из его головы. Ачнись. Он ни чё не читает в звездах. Там нет никакого великова замысла. Мир живет сам по себе. Наши жизни просто проходят в этом отстойном месте. На этом всё. Так до самой нашей смерти. Вот, что я тебе скажу Саба, я возьму от жизни всё, чё смогу.
Я уставилась на него.
— Лью! — кричит Па.
— Я занят! — кричит в ответ Лью.
— Сию минуту, сын!
Лью проклинает всё и вся себе под нос. Он бросает молоток, отталкивает меня и практически бегом бежит вниз по леснице. Он мчица к Па. Он выхватывает палочки из его рук и бросает их на землю. Те разлетаюца по земле.
— Вот! — кричит Лью. — Вот тебе! Это должно помоч! Это должно вызвать долбаный дождь! — Он распинывает круг заклинаний Па, пока пыль не встает сталбом. Он тычет пальцем Па в грудь. — Очнись уже, старик! Ты живешь будто во сне! Дождя не будет! Никогда! Эта чертова дыра умирает, и мы умрем, если останемся здесь. И знаешь что? Я так больше не могу! Я сваливаю отсюда!
— Я знаю он прольеца! — говорит Па. — Звезды говорили мне, что ты несчастен, сынок.
Он тянется и кладет свою руку на руку Лью. Лью свирепо отбрасывает его руку, да так, что Па отшатнулся назад.
— Ты совсем выжил из ума, тебе это известно? — Кричит Лью прямо ему в лицо. — Звезды ему сказали! Почему бы тебе не послушать хоть раз, что я тебе говарю?
Он бежит проч. Я быстро спускаюсь со стремянки. Па стоит, уставившись в землю, плечи его поникли.
— Я не понимаю, — говорит он. — Я видел, что дождь вот-вот прольетца... Я прочел это по звездам... но дождя нет. Почему он не приходит?
— Па, всё хорошо, — успокаивает его Эмми. — Я помогу тебе. Я положу их туда, куда ты захочешь.
Она копошитца, стоя на коленях, собирая прутики и веточки. Она смотрит на него с заискивающей улыбкой.
— Лью не это хотел сказать, Па, — говорит она. — Я знаю, он не хотел.
Я прохожу мимо них.
Я знаю, куда направляеца Лью.
* * *
Я нахожу его в каменном саду Ма.
Он сидит на земле, посреди закрученных узоров, квадратов и кругов и маленьких тропок, сделаных из разных камней, у каждого своя форма, тень и размер. Каждый последний крошечный камешек, установленный Ма, ее собственными руками. Она не позволяла, чтобы кто-то ей помогал.
Она осторожно положила последний камень на место. Присела на корточки и улыбнулась мне, выставляя вперед беременый живот. Её длинные золотистые волосы были заплетены в косу, которая была переброшена через плечо.
— Вот! Ты видиш, Саба? Красота может быть где угодно. Даже здесь. А если её здесь нет, то её можно сотворить своими руками.
На следующий день, она родила Эмми. На месяц раньше срока. Ма истекла кровью за два дня, а после умерла. Мы построили ей погребальный костер, который отослал её дух обратно к звездам. Когда мы развеяли её пепел по ветру, мы остались один на один с Эм.
