получила уведомление следующего содержания: «Для этого фильма мы обещаем вам самый щедрый бюджет. Наши спонсоры не пожалеют денег, лишь бы подписать контракт с вами». Неужели они не читали прошлогодние рецензии на «Фирензе», где меня называли «мастером, способным за гроши отснять блестящий материал»? Разве не знали, что бюджет нашумевшего «Фирензе» был столь скудным, что, казалось, этих денег вообще ни на что не хватит? Мне даже пришлось прервать монтаж в Нью-Йорке, чтобы с помощью лондонских связей раздобыть средства на оплату итальянских съемок. Но кто помнит такие подробности в мире кино, где слава тотчас приносит деньги? Сколько времени понадобится, чтобы привыкнуть к мысли, что это произошло со мной?
Я покинула олимпийский стадион и отправилась изучать «Пале Сан-Джордж» — современный спортивный зал, оснащенный по последнему слову техники. У «Пале Сан-Джордж» американская киногруппа готовилась к съемкам. Меня разобрало профессиональное любопытство — что за фильм они собираются снимать? А еще больше забавлял размах, с которым всегда снимают большие американские компании. Многочисленные трейлеры с новейшим оборудованием выстроились один за другим в длинную колонну.
Магический внутренний круг съемок перед «Пале Сан-Джордж» тщательно охранялся многочисленными ассистентами в модных застиранных джинсах; они манипулировали прожекторами, кранами, камерами и микрофонами, извлекаемыми из трейлеров. Одна очень молодая девушка в поношенных джинсах кричала на пожилых испанских рабочих, выгрузивших не то оборудование. «Нет! Н-е-е-е-т! — разносился по всей округе ее надменный голос. — Видеотехника остается в видеотрейлере». Она с важным видом удалилась прочь, размахивая своим мегафоном с той бравадой, с какой студийная администрация расхаживала в спортивной одежде. «Хммм… неееет… ооо… Сталлоне… четверг… мннн…» — бормотали администраторы вполголоса, чтобы никто посторонний не услышал конфиденциального разговора.
— Выгружайте второй прожектор, — крикнул кто-то.
Очередные ассистенты сквозь свист и треск что-то разом закричали в мегафоны, схватились за свои блокноты, словно за Священное Писание.
— Сколько можно, черт возьми, вытаскивать второй прожектор из трейлера?
— Пожалуйста, отойдите, — снисходительно повторяла главная, обращаясь к толпе вокруг съемочной группы, — кто-то хотел посмотреть на происходящее, кто-то надеялся попасть в кадр.
Как сильно отличалась эта сцена от натурных съемок «Фирензе»! Рядом с маленькой рабочей группой никто не останавливался, чтобы посмотреть, что происходит, никто не задавал вопросов. И мне, принимавшей все важные решения, приходилось, отгоняя редких зевак, смущенно произносить самой: «Пожалуйста, отойдите».
Но в этот раз, с учетом той суммы, что мне обещали выделить, я не стану экономить. Моя группа и актеры получат такие же грузовики и трейлеры, как и американцы, снимавшие возле «Пале Сан-Джордж». Создавая «Фирензе», наши несчастные актеры размещались в подсобном помещении ближайшего бара, нуждавшегося в дополнительном доходе. Маленький кусочек потрескавшегося тротуара становился моим рабочим кабинетом. Однако своим сотрудникам и актерам я всегда заказывала самый лучший ленч, какой только могла себе позволить; к счастью, в Италии пища всегда превосходная. Но сейчас мне наконец удастся организовать для съемочной группы такие же длинные, накрытые белым столы, какие были у этих американцев, которым доставляли разнообразную горячую пищу. Я довольно улыбнулась: некоторые моменты в жизни словно вехи, обозначающие твои достижения.
— Извините, сеньора.
Во время ленча ко мне подошли испанцы из съемочной группы — электрик и бригадир осветителей.
— Мы тут решили, — бригадир с трудом подбирал английские слова, — пожалуйста, не сочтите нас навязчивыми… кажется, мы вас знаем.
«Невероятно, — подумала я. — Мой единственный коммерческий фильм здесь только-только начали демонстрировать. Откуда бы им меня знать?»
— Это было очень давно. — Бригадир осветителей изучал мое лицо, желая убедиться, что он прав. — Здесь, в Барселоне.
Он смущенно посмотрел на своего товарища.
— Тогда мы тоже работали с американцами. В съемочной группе была девушка, американка, она здесь жила. Не сочтите нас навязчивыми. Очень славная девушка, много работала, все ее любили. Я замерла.
— Нет! Это была не я.
Вероятно, они ошиблись. Они имели в виду какую-то другую госпожу. Здесь работало много американцев.
— Извините за беспокойство, сеньора. — Бригадир смущенно потянул за собой товарища. — Вот видишь, — продолжил он на испанском. — Я же говорил тебе, что это не она. Та была другая, тоненькая, балерина.
Они вернулись к съемочной группе, но я слышала их голоса. Понимала их речь.
— Говорю тебе, это она. Посмотри на ее ресницы.
— В Америке немало женщин с такими ресницами. Зачем ей лгать?
— Ты забыл тот ужасный случай, что с ней приключился?
— Да? О чем ты?
Бригадир уселся на бампер грузовика и развернул пакет с сандвичем.
— Матадор… помнишь? Сумасшедший Цыган, влюбленный в нее? Ко всем ревновавший! Мужчины боялись к ней приближаться.
— О… да… он тоже был знаменитостью.
Подумав немного, бригадир продолжил:
— Теперь вспоминаю. Все девушки из группы только о нем и болтали, но она любила другого парня, танцора, тоже цыгана. Он обращался с ней, как негодяй; говорили, что бьет ее, преследует, а она к нему возвращается. Молодые люди — настоящие безумцы.
— Помнишь тот день? Они оба пришли на съемочную площадку. Танцор ей что-то сказал, возможно, попросил вернуться к нему. Девушка говорила с ним не более минуты, ей было некогда — она работала. Но матадор, обезумев, схватил танцора за шею, ударил о каменную стену. Все произошло так быстро! Танцор оказался гораздо слабее матадора. Мы пытались разнять их, но матадор был слишком проворен. Он разбил голову танцора о землю. Кровь хлынула изо рта, ушей, головы. Когда мы оттащили матадора, танцор напоминал тряпичную куклу.
— О да, я помню, как все кричали, а «скорая» долго не приезжала. Девушка билась в истерике, мы пытались ее успокоить, оттащить от тела. Она сама превратилась в тряпичную куклу. Все руки перепачкала в крови. Прибыла полиция. Мы клятвенно заверили, что балерина тут ни при чем, все любили ее. Она обладала какой-то особенной невинностью.
— И что случилось с танцором?
— Он умер по дороге в больницу. Все-таки головой удариться о мостовую… Матадора в конце концов отпустили. Кажется, у танцора нашли нож, он пытался пырнуть им противника. Никто из нас ножа не видел, но ведь все произошло так быстро.
— Кто знает? Матадор-то был знаменитый; эти люди известнее танцоров. У них более могущественные покровители.
— Говорили, что в крови танцора обнаружили следы наркотиков. Как знать? А что же девушка?
— Она больше не появилась на работе. Не пришла даже за зарплатой.
— А должна была бы прийти. Американцы хорошо платили. И любили ее, все знали, что она не виновата.
— Наверно, танцовщица уехала домой и вышла замуж за какого-нибудь американца.
Электрик снова посмотрел на меня.
— Ручаюсь, это она. Такие глаза не часто встретишь.
— Ну, видимо, ей удалось выйти замуж за весьма богатого американца, — сказал бригадир. — Одета очень даже ничего… У той девушки с деньгами было негусто…
Прораб американской съемочной группы наконец избавил меня от страданий, крикнув своим людям:
— Эй, ребята, приступаем. Сколько можно есть сандвич?
Электрик с бригадиром осветителей вернулись на съемочную площадку.
