пропасти. Пропасти его искупления.
С давних пор он сражался во имя своей матери, вел бой против Харонии, чтобы искупить свою вину перед матерью, которую не сумел защитить и которая умерла у него на глазах. Это убеждение стоило больше, чем дружба Феникса или любовь Шенды. До сих пор он отказывался понять, насколько его мать существовала в нем самом, наполняла его жесты и направляла его шаги. Однако он спутал воспоминание о ней с чувством вины. Он закусил губу, внезапно испугавшись своего эгоизма. В то время как он думал, что чтит ее память, он в действительности заботился лишь о спасении своей души.
— Я не видел твоей жертвы, — прошептал он, — твоих мук, твоих усилий. Ты всегда жила для меня, и я ничего не видел, воображая, что так поступает любая мать…
— Да, ты ничего не видел, но твое раскаяние пришло слишком поздно, — поднявшись, сказала она.
Она горько обратилась к нему:
— Ты ни в чем не повинен. Мы никогда не позволяли тебе быть мужчиной. Я создала тебя так, чтобы ты стал послушным инструментом, преданным созданием…
Она стояла перед ним, скрестив на груди руки, и ветер шевелил ее волосы. Она напоминала волну, прекрасную и могущественную, за которой нужно было либо следовать, либо подчиниться ей. Стать ее пеной или быть поглощенным ею.
— Сын, — заявила она, — лишь я и Волны, меня составляющие, знаем правду. Этот секрет, что хранится в глубине моего сердца, — мучительная тайна, которую я хочу тебе открыть, так как пришло время дать бой Харонии.
Януэль поднял на нее тяжелый, внимательный взгляд.
— Когда харонцы нашли нас той ночью, я не умерла, чтобы спасти тебя. Я… спряталась в тебе. Ты выжил благодаря моей жертве. Я никогда бы не взвалила на тебя ответственность за судьбы Миропотока. Я обманула врага лишь с одной целью: найти капитана Сокола, найти того, кому мы доверили меч Сапфира.
— Так все, что было сделано до этого момента, было лишь видимостью? Способом отвлечь внимание харонцев?
— Нет. Я, как могла, подсказывала тебе дорогу, которая привела тебя сюда. Я очень долго была нема в твоей душе. Восстанавливая себя в твоем теле, я потеряла силы. Много сил. Все эти годы, пока ты постигал волшебство фениксийцев, я была лишь водой твоего тела, мутной водой, текшей в твоих глазах, выступавшей у тебя на лбу. Огнь Фениксов замедлял процесс. Каждый день я работала в тишине над гармонией всех разъединенных капель, тех жемчужин, которые когда-то были Волнами. В одиночестве, погруженная в темноту, я шептала их разрозненным сознаниям обещания будущего, чтобы они согласились объединиться для возрождения… Я стала ювелиром душ. Нужно было бороться против забвения, против летаргии, овладевавшей даже самыми мужественными Волнами. Некоторые давали твоим слезам увлечь себя. Ты не мог этого знать, но, когда ты уединялся в своей комнате, чтобы поплакать, некоторые Волны умирали. В такие мгновения я ненавидела твою слабость. Твое горе иногда уничтожало целые месяцы работы. Но я начинала все с начала. Неустанно. Я была уверена, что однажды каждая из Волн, создавших меня, сможет жить в твоем теле самостоятельно, чтобы защищать тебя, пока мы наконец не достигнем Харонии.
Януэль опустил взгляд к груди и рассматривал свое тело, будто видел его впервые. Его плоть внушала ему отвращение. Под этой кожей, закаленной близ огня Фениксов, его мать вела за него сражение.
— Представь себя посередине реки, — продолжала она, переведя дух. — Тебя приводят в движение жестокие, непредсказуемые потоки всех этих страдающих душ. Вот, что я испытала, Януэль… Я вставала посреди этой реки, и у меня были лишь мои руки, чтобы удержать Волны, чтобы заставить замолчать чарующую мелодию твоих рыданий. Да… — вздохнула она. — Твои рыдания воплощались в том море, где Волны так стремились исчезнуть. Море твоих слез, пена тех ночей, когда ты, скользнув под одеяло, молча плакал, чтобы не привлекать внимания твоего юного друга Силдина. Я не права, что говорю обо всем этом. Отказываясь повиноваться мне и отрекаясь от своих душ, Волны вновь становились тем, чем они всегда были, — священной водой, утолившей жажду людей Истоков. Эта вода укрепляла тебя, лишь эта мысль и помогала мне не предаваться отчаянию. То, что теряла я, выигрывал ты… Волна, наполнявшая твое сердце, принесла тебе доверие Фениксов. Они слышали эхо, идущее из глубины веков, и уважали его.
Она сделала несколько шагов, прежде чем продолжить свой рассказ.
— Не смерть спасла тебя от Великого Объятия в присутствии императора. То были Волны — все те Волны, которые я бросила в бой, когда огонь Хранителя проник в твое тело. Я потеряла самые ценные из них, но у меня не было выбора. Без них ты бы сгорел изнутри. А с их помощью ты смог превратить свое сердце в святилище, где укрылся Феникс.
— Но значит, я — ничто, — сказал Януэль мрачным голосом. — Судя по тому, что ты рассказываешь, я сам ничего не решил, ничего не доказал…
— Ты заблуждаешься.
Она сжала губы и внимательно на него посмотрела.
— Я направляла тебя, вдохновляла тебя, но я никогда тебе не приказывала. Во многих случаях ты действовал по своему усмотрению. Ты сам достиг Альдаранша, несмотря на поиски, организованные империей, сам смог убедить фениксийцев последовать твоему примеру, сам сумел прийти сюда, в этот сон.
— Совершенно напрасно…
— Ты ожидал вознаграждения?
— Нет, я ждал правды. Но не столько лжи.
— Правда не имеет никакого значения. Наше достоинство, чувства… все это не считается, сын мой. В наших руках — маленький шанс спасти Миропоток. Вот единственное, что сегодня важно.
— А Шенда? Чан? И Капитан? Это что — ступени, марионетки, которыми можно пожертвовать?
— Да, — сухо ответила она. — Они тоже больше ничего не значат. Перестань верить, что кучка героев стоит того, чтобы мы ради них отказались от своей миссии.
— Я не говорю о героизме, я говорю о любви. Но этого ты, кажется, не в состоянии понять.
— Любовь — это роскошь, сын. И эту роскошь я оставила дотлевать в фургоне.
— Я не нуждаюсь в твоем цинизме.
— А я и не собиралась передавать его тебе. Слишком поздно учиться отличать добро от зла, цели Миропотока от твоих собственных. Я сделаю то, что мне давно хотелось сделать. Вернуть тебя твоей невинности, стереть из твоей памяти воспоминания последних недель и дать тебе жить.
— Никогда! Ты все еще хочешь все решать за меня? Что ты думаешь? Что я буду…
— Замолчи, — отрезала она.
— Нет, — сказал он, в гневе стиснув зубы. — Нет, я не намереваюсь ни молчать, ни подчиняться твоим
Он рассмеялся.
— Я закончу то, что я начал, — продолжал он. — Я буду бороться за Шенду, Чана и всех остальных.
— Нет, тебе это не под силу. Только я могу выступить против Харонии и ее короля.
— Да что ты об этом знаешь? — воскликнул он. — Я сражался за то, чтобы возникла гармония Феникса и меча Сапфира. У меня столько же прав носить этот меч, сколько у тебя.
— Твоя партия закончена, — сказала она. — Ты должен найти смелость признать это.
Януэль, промолчав, окинул взглядом окрестности.
— Я так понимаю, что Зименц за нами следит? — спросил он.
— Да.
— И что же — он может играть с моим сознанием, как захочет?
— В пределах того, что я ему приказываю.
— И что, в действительности, ты не оставляешь мне выбора?
— Именно так.
Он забыл о своей стыдливости и встал лицом к лицу с Матерью Волн.
