— Зачем?! — удивился Александр. — Говорю же, я никого не убивал! И потом, только полный дурак прикончил бы своего недруга у себя же в доме, а затем позвонил бы в милицию!
— Не скажи, — хмыкнул оперативник. — Иногда так народ и поступает, рассчитывая, что мы будем рассуждать подобным образом.
— Значит, так поступают идиоты и кретины, — отозвался Пименов.
Майор скривил тонкие губы:
— Давай, собирайся! Поболтаем в отделении.
Журналист понял, что ему придется проехать с Истоминым.
— Я позвоню матери, — просительно произнес он. — Она сейчас на дежурстве в госпитале, будет нервничать, если не застанет меня в выходной день дома.
— Звони, — равнодушно разрешил майор.
Дрожащими пальцами Александр набрал номер госпиталя:
— Мама, у меня срочная командировка… — при этих его словах майор выразительно хмыкнул. — Не знаю, когда вернусь. Придешь домой — не волнуйся!.. Ну, все, я готов, — обратился Пименов к Истомину.
— Ты зря не сказал матери правду, — заметил тот. — Возможно, мы еще не раз наведаемся к вам домой. Думаю, и ей не удастся избежать допроса.
— А я надеюсь на лучшее! — И Александр распахнул дверь.
Молодому человеку никогда не приходилось ночевать в КПЗ, или, как называли его теперь, в изоляторе временного содержания. Майор решил отложить допрос до утра, когда придут результаты вскрытия, приказав конвойному проводить задержанного.
Камера располагалась в подвале отделения милиции.
«Без окон, без дверей, полна горница людей», — вспомнилась Александру старая загадка. Окон тут действительно не было. Железная дверь, гостеприимно распахнувшаяся при его появлении, вызвала в Сашиной душе приступ острого уныния.
Полкамеры занимало сколоченное из досок возвышение. У одной стены, выкрашенной в синий цвет и «искусно» расписанной и разрисованной задержанными, красовалось нечто вроде большого широкого плинтуса — вместо спального места. Обстановка словно бы давала понять: хотя КПЗ — это еще не тюрьма и вроде бы тут все еще не так серьезно, однако просто так отсюда не выбраться. Пименову стало не по себе. Он огляделся и заметил щупленького мужичонку, протиравшего глаза грязным платком. Вероятно, этот «клиент» крепко спал тут до появления журналиста.
— Здравствуйте, — решив быть вежливым, промолвил Пименов.
— Привет, — с удовольствием откликнулся сосед. — А тебя за что загребли?
Сначала журналист обрадовался, что можно кому-то излить душу и посоветоваться, но вовремя вспомнил, сколько подсадных уток встречается в подобных заведениях. Каждое его слово затем могут использовать против него. И он уклончиво ответил:
— Так… по ерунде. Надеюсь, они быстро разберутся. И завтракать я поеду домой.
Сосед хихикнул:
— Мне бы твою уверенность! На меня вешают ограбление, которого я не совершал. Просто находился рядом с этим злосчастным ларьком в нетрезвом состоянии. Ну, меня и замели. А как узнали, что я уже судимый, приняли как родного. Думаю, завтра они найдут «доказательства» моей вины. Им лишь бы поскорее дело закрыть! Правда, пока еще грех жаловаться. КПЗ, знаешь ли, не тюрьма.
— Не знаю, — буркнул журналист. — Ни разу нигде не сидел.
Пименов отвернулся к стене, однако сосед не умолкал. Подсадным — если он таковым действительно являлся — необходимо ведь разговорить «клиента».
— КПЗ, говорю, еще не тюрьма, — продолжал он, не обращая внимания на молчание Александра. — Я тебя просвещу, чтобы ты разницу почувствовал. Тут и покурить дадут, и выпивкой поделятся, если родственники кому-то бутылек принесут. Но твоим родственникам еще найти тебя надо, пока ты в КПЗ «притормозился». Дело тут не только в том, что иной раз получается и передачку организовать, даже что- нибудь домашнее из еды притащить, и вещи нужные… Главное — ты весточку хоть такую с воли получишь, и дома про тебя узнают: мол, жив-здоров. Можно и самому попытаться дать родным знать, где ты и как. На следователя, который пообещает им — если обещает — через час тебя отпустить, ты лучше не надейся. Он, как правило, все сделает, чтобы близкие твои подольше о тебе ничего не узнали. Существуют, правда, всякие справочные, но у них информацию получить об арестованном — все одно что зубами гвоздь из старого дивана вытащить! При первом обыске у всех обычно обнаруживаются какие-то вещи (например, кольцо золотое), которые не положены в тюрьме. Сотрудникам КПЗ с этими запрещенными предметами — одни лишние хлопоты: надо же на них квитанции оформлять, где-то их хранить, потом разыскивать родственников… Сразу можно предложить: вот, мол, телефончик, позвоните моей жене, она приедет, вещички лишние заберет, и никакой квитанции не надо. Конечно, если следователь в отношении тебя дал какие-то конкретные указания по этому поводу, в КПЗ тебе все на свете пообещают, да только вот ничего не сделают! Но ты сам подсуетись: хоть они и тюремщики, а и среди них есть люди. Что-нибудь важное по делу лучше родне не передавать, скорее всего это все к следователю попадет. А просьба сообщить о себе родственникам никакого криминала не содержит.
— Мне никому ничего не надо сообщать, — откликнулся Александр.
Сосед ахнул:
— При них забрали?!
— Не в этом дело. — Пименов нахмурился. — Я здесь надолго не задержусь.
Как бы в подтверждение его слов лязгнула дверь, молоденький сержант прокричал:
— Пименов, к следователю!
— Что я говорил? — улыбнулся журналист.
На лице его сокамерника отразилось недоумение:
— Ну, ты лучше не торопись… Может, еще свидимся.
— Вряд ли.
Майор Иван Истомин принял журналиста в своем кабинете. Он спокойно пил чай с баранками, от жары его смуглый лоб покрылся испариной.
— Переночевал? — поинтересовался он.
— Переночевал, — сквозь зубы процедил Пименов.
— Понравилось?
— А вам бы понравилось? — парировал журналист.
Майор отставил чашку:
— Ты, это, не хами! Не передумал еще — в молчанку играть?
Губы Пименова скривились в улыбке:
— А вы не передумали держать в обезьяннике невиновного?
Иван хрустнул баранкой:
— Докажи!
— А это не я должен что-то вам доказывать, — через силу усмехнулся Александр. — Это пусть ваша доблестная милиция мне что-то докажет! И вообще, по-вашему, я похож на полного дебила, убившего человека в собственной квартире? На моем счету — не одно журналистское расследование! Неужели вы считаете, что я не придумал бы ничего лучшего? В таком случае я требую экспертизы на мою вменяемость.
Истомин придвинул чашку к себе:
— Не горячись, про признание — это я так. Ребята нашли свидетелей, видевших, как ты прохлаждался в «Вязах». Адвоката убили, когда ты дышал свежим воздухом за городом. Но, черт возьми, почему его подбросили именно тебе?
Пименов обхватил руками разболевшуюся голову:
— Если бы я знал… Сам думаю об этом. Если это месть, то кто и за что мне мстит? Впрочем, об этом нам и расскажет убийца нашего юриста. Вы же непременно поймаете его.
