бежали за нами и гнались, и не могли догнать.
Яррий молчал. У него голова кружилась от этого острого и яркого воспоминания.
— Теперь я смотрю вперед. Я вижу…
— Что видишь ты? — спросил Яррий.
— Вижу передние волны. Они убегают от нас, — сказала Ронта. Яррий молчал.
— Задние волны, это — минувшие наши, — сказала Ронта, — прадеды, деды, отцы. Они догоняют нас, но не могут догнать. Передние волны, это грядущие наши, дети детей и внуки внуков.
— Не наших с тобою детей, — сказал Яррий.
— Дети Анаков. Мы тоже Анаки. Вижу внуков и правнуков. Они вырастут, как листья. Каждый ребенок станет народом. Покроют землю.
— Ты не увидишь, умрешь…
— Вижу теперь, — сказала Ронта спокойно, — а смерти не минуешь.
— Я не отдам тебя смерти, — сказал Яррий твердо.
И снова вспыхнул тот же спор.
— Не надо, — твердила Ронта. — Он сожрет тебя.
— Кто знает? — угрюмо возражал Яррий. — Я ведь не мышь.
— Он как гора, — говорила Ронта.
— Сса тоже Зверь-Гора, — возражал Яррий, — но люди его побеждают.
— Ты погибнешь, погибнешь, — повторяла Ронта с тоскою.
И Яррий вспыхивал снова.
— Пусть я погибну. Или я недостоин погибнуть с тобою?..
В разгаре их спора с опушки послышался резкий свист, и замелькали фигуры и факелы.
— Беги, — воскликнула Ронта. — Анаки проснулись.
Это, действительно, были Анаки. Они вовсе не спали, глаз не могли сомкнуть от крайней тревоги. Они не смели подойти к костру белой невесты, чтобы не нарушить обряда, но сторожили ее издали, помня о летнем побеге. И теперь они заметили у костра другую фигуру. Быть может, Рул, после свидания с Яррием в поле, предупредил соплеменников.
— У-у! — завыли Анаки. — Бродяга, осквернитель!
Видно было, как они потрясали копьями, но подойти ближе они не решались. Несколько камней и дротиков, брошенных в темноте, ударились в деревья и зашуршали в листьях.
— Беги! — умоляла Ронта. — Они убьют тебя.
— Хочешь, я унесу тебя, — шепнул Яррий. — Мы убежим в дальние горы. Пусть они погибнут. Мы будем жить.
— Нет, нет, — шептала Ронта. — Иди, живи.
Еще один дротик, пущенный издали с неистовой силой, пролетел мимо, очень близко от Яррия.
Ронта вскочила на ноги, подскочила к своему другу, обняла его и закрыла своим телом, чтобы защитить его от смерти.
Она оторвалась от него, потом толкнула его от костра. И такая тревога была на лице ее, что Яррий схватил свое копье и бросился в темноту.
— Держи! — ревели Анаки. — Бей, бей!..
В лесу раздался треск, шум торопливых шагов. И все затихло. Потом на склоне горы высоко над рощей раздался последний пронзительный свист с знакомым переливом. То был свист Яррия.
Ронта уселась у костра. И далеко за полночь, когда Небесный Охотник уже протягивал к зениту свой пламенный Дротик, Ронта, как прежде, сидела над огнем и тихо напевала:
ГЛАВА 14
Солнце только что село, но было светло. Острые зубцы каменной гряды выступали в медном закате, как будто иссеченные кремневым резцом небесного мастера Нейра, сына Солнца. Вечернее небо было ясно. Легкие тучи собрали свои белые перья все до единого и унесли их на полночь. Но узкие стены Кандарского ущелья стояли темные, как будто кого стерегли своими резкими тенями.
Внизу, на подъеме к ущелью, показалась фигура. Она была маленькая, тонкая, нагая; белая она была, как снег, и вся порозовела под ярким отблеском заката. Это была Ронта. Она шла навстречу своему грозному браку.
Сзади на большом расстоянии рассыпались широкой дугой другие фигуры, маленькие и большие, светлые и темные. Это были Анаки. Белая жертва шла впереди, и они не дерзали приблизиться. Но они зорко следили глазами за белой фигурой, ибо желали увидеть до конца брачный пир лунного Дракона и жаждали узнать, найдут ли они после кровавого обряда в свирепых глазах жениха прощение и жизнь. Ронта шла, сложа руки на груди, неторопливым шагом. Плечи ее сжимались, как будто от холода. Но она не боялась и ни о чем не думала, и только готовилась встретить Дракона вопросом, как Рунта из сказки:
— Как ты жен берешь, Дракон?..
Уже впереди затемнело широкое устье Кандарского входа. Она стала искать взглядом алые камни глаз Дракона, о которых говорили Анаки, но их не было видно. Лунный Рек, должно быть, скрывался в своем логовище.
В эту минуту наверху каменной стены появилась еще фигура. Она была такая же четкая, выпукло- резная, как будто каменная. Но она была живая. Она постояла секунду на гребне, потом стала спускаться вниз, опираясь на копье.
Анаки завыли от злобы. Ибо это был тот же изгнанник, нечестивый и богохульный Яррий. Он решил довести до конца свое злое дело и пойти наперекор спасению племени. Но сделать они ничего не могли. Яррий был впереди Ронты, в пределах владений Дракона, и даже бросить туда копье было бы святотатством. Да никто и не дерзнул бы подойти на перелет копья.
При этих внезапных криках Ронта подняла голову и тоже увидела Яррия. Он прыгал по уступам, с невероятной ловкостью спускаясь в ущелье, наперерез ее дороги. Щеки Ронты окрасились легким румянцем. Она бросила Яррию взгляд, последний взгляд…
В эту минуту из черного ущелья сверкнули две яркие точки, и показалась голова, серая, злая, на вытянутой шее.
Яррий измерил ее взглядом холодной ненависти. Это не была голова бога; это была голова огромного зверя. И даже, вопреки рассказам Анаков, она не показалась ему чрезмерно огромной.
У Зверь-Горы было такое же темя, только у этого шея была длиннее и зубы иные.
Глаза Дракона светились алым блеском.
— В глаз буду метить, — сказал себе Яррий.
Ронта остановилась. Яррий спрыгнул вниз и сжал копье.
Голова повернулась и посмотрела на белую жертву и ее защитника…
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Печатаемая повесть представляет попытку восстановить то реальное зерно, которое должно заключаться в широко распространенной легенде о девушке, отданной в жертву дракону, и юноше,
