ехали домой, пробовал выведать у него что-нибудь, но он всякий раз уклонялся от этого разговора, так что я бросил бесполезные попытки и молчал всю остальную дорогу. Еще не было трех часов, когда мы снова очутились в нашей квартире. Холмс поспешно прошел к себе в комнату и вскоре вышел оттуда в одежде самого обыкновенного бродяги. В оборванном пальто с поднятым воротником, в красном галстухе, в стоптанных сапогах, он казался типичным представителем этого класса людей.
— Кажется, ничего, — проговорил он, смотрясь в зеркало. — Очень бы мне хотелось, Ватсон, чтобы вы пошли со мною, но боюсь, что не следует этого делать. Может быть, я и попал на след, а может быть, все окажется вздором. Во всяком случае я скоро узнаю это и через несколько часов вернусь домой.
Он отрезал кусок мяса, вложил его между двумя ломтиками хлеба и, сунув бутерброд в карман, вышел из комнаты.
Я только что кончил пить чай, как он вернулся, очевидно, в превосходнейшем настроении духа, с каким-то старым сапогом в руках. Он швырнул сапог в угол и налил себе чашку чая.
— Я зашел только мимоходом и сейчас уйду опять, — сказал он.
— Куда?
— О, в сторону Вест-Энда. Пожалуйста, не дожидайтесь меня. Я, может быть, приду поздно.
— Ну, как идут дела?
— Ничего. Нельзя пожаловаться. Я побывал в Стритгэме с тех пор, что мы не видались с вами, но не заходил в дом. Дело-то выходит славное, я ни за что не согласился бы упустить его. Однако нечего рассиживать тут и болтать; надо поскорее снять эти отвратительные лохмотья и принять свойственный мне приличный вид.
Я видел по всему, что он довольнее, чем можно было заключить по его словам, Глаза его горели, а на бледных щеках появился легкий румянец. Он быстро поднялся наверх, а через несколько минут я услышал, как входная дверь захлопнулась за ним.
Я ждал его до полуночи и, не дождавшись, ушел к себе в комнату. Случалось, что он пропадал целыми днями и ночами, когда бывал занят каким-нибудь интересным делом, и потому его отсутствие нисколько не встревожило меня. Не знаю, когда он вернулся, но когда на следующее утро я спустился в столовую, он сидел за чашкой чая, с газетой в руках, свежий и опрятный как всегда.
— Извините, что не дождался вас, Ватсон, — сказал он, — но наш клиент должен прийти сюда рано утром.
— А теперь уже позже девяти, — ответил я. — Да вот и звонят. Вероятно, это он.
Действительно, это был наш приятель банкир. Я ужаснулся перемене, которую увидел в нем. Его широкое лицо осунулось и побледнело, волосы поседели. Он вошел с усталым, апатичным видом, производившим еще более печальное впечатление, чем волнение предыдущего утра, и тяжело опустился в кресло, которое я подставил ему.
— Не знаю, за что судьба преследует меня так жестоко, — проговорил он. — Два дня тому назад я был счастливым, обеспеченным человеком. Теперь меня ожидает одинокая, опозоренная старость. Одна беда приходит за другой. Моя племянница Мэри покинула меня.
— Покинула вас?
— Да. Сегодня утром ее постель оказалась нетронутой; спальня ее была пуста, а на столе в передней лежала записка. Вчера вечером в порыве горя, но не гнева, я сказал ей, что ничего бы этого не было, если бы она вышла замуж за моего мальчика. Может быть, мне не следовало говорить этого. Она намекает на эти слова в своей записке. Вот она: «Дорогой дядя, я чувствую, что причинила вам горе, и знаю, что если бы я поступила иначе, не произошло бы этого ужасного несчастия. Я не могу быть счастлива под вашей кровлей с этой ужасной мыслью и потому решилась навеки покинуть вас. Не тревожьтесь о моей судьбе и, главное, не ищите меня, потому что это будет совершенно бесполезно… Вечно вас любящая Мэри». Что значат эти слова, мистер Холмс? Неужели она решилась на самоубийство?
— О, нет, нет! Быть может, это наилучшее разрешение вопроса. Я думаю, мистер Гольдер, что ваши испытания близятся к концу.
— Что вы говорите, мистер Холмс! Вы слышали что-нибудь, узнали что-нибудь? Где камни?
— Вы согласны заплатить по тысяче фунтов за каждый камень? Это не покажется вам слишком дорого?
— Я согласен заплатить десять.
— Это уж лишнее. Трех тысяч достаточно. Ну, конечно, вознаграждение. С вами есть чековая книжка? Вот перо. Пишите чек на четыре тысячи фунтов.
Ошеломленный банкир написал чек. Холмс подошел к письменному столу, вынул из ящика треугольный кусок золота с тремя бериллами и бросил его на стол.
Банкир схватил его с криком радости.
— Вы добыли камни! Я спасен, спасен! — задыхаясь, проговорил он.
Радость его выражалась так же бурно, как и rope. Страстным движением он прижал камни к груди.
— За вами еще один долг, мистер Гольдер, — сказал Холмс несколько строгим голосом.
— Долг! — он схватил перо. — Назовите сумму, и я заплачу ее.
— Нет, это долг не мне и совсем другого рода. Вы должны извиниться перед благородным юношей, вашим сыном. Если бы у меня был такой сын, я гордился бы им.
— Так Артур не брал камней?
— Я говорил вам это вчера и повторяю сегодня.
— Вы уверены в этом? Так поедемте скорей к нему и скажем ему, что истина открыта.
— Он уже знает это. Когда я узнал все, я увиделся с ним. Видя, что он не хочет говорить мне правды, я сам рассказал ему всю историю, так что он должен был признаться, что я прав, и прибавил только несколько подробностей, не вполне ясных для меня. Сегодняшняя новость может развязать ему язык.
— Ради Бога, скажите, что это за тайна?
— Я расскажу вам все и расскажу вам, каким образом я дошел до объяснения тайны. И прежде всего скажу то, что мне труднее всего говорить, а вам слышать. Сэр Джорж Бёрнвель и ваша племянница сговорились бежать и исполнили свое намерение.
— Моя Мэри! Это невозможно!
— К сожалению, это совершенно верно. Ни вы, ни ваш сын не знали человека, которого ввели в свою семью. Это один из опаснейших людей в Англии — разорившийся игрок, отчаянный негодяй, человек без сердца и совести. Ваша племянница не имела понятия о людях такого сорта. Когда он стал нашептывать ей слова любви, как это он делал сотням женщин, она вообразила, что только она одна заставила биться его сердце. Чорт знает, что он наговорил ей, только она превратилась в игрушку в его руках и имела свидания с ним почти каждый вечер.
— Не верю и никогда не поверю этому! — крикнул банкир. Лицо его было смертельно бледно.
— Ну, так я расскажу, что случилось вчера вечером у вас в доме. Когда вы ушли к себе в комнату, как думала ваша племянница, она сошла вниз и разговаривала со своим возлюбленным у окна, которое выходит к конюшням. Он, должно быть, долго стоял на, снегу, так как следы его ног ясно отпечатались там. Она рассказала ему про корону. Алчность проснулась в нем, и он подчинил мисс Мэри своей воле. Не сомневаюсь, что она любит вас, но, я думаю, она из тех женщин, в которых любовь к любовнику заглушает все другие чувства. Едва она успела захлопнуть окно, когда увидела, что вы сходите с лестницы, и принялась рассказывать вам о свидании одной из горничных с возлюбленным на деревянной ноге, что действительно верно.
Ваш сын Артур, после разговора с вами, ушел к себе в спальню, но спал плохо, так как мысль о долгах в клубе тревожила его. В полночь он услышал чьи-то легкие шаги около своей двери. Он встал и, выглянув в коридор, с изумлением увидел свою кузину, которая тихо шла к вашей уборной. Пораженный юноша надел брюки и ждал в темноте, чем окончится это странное дело. Наконец, она вышла из вашей комнаты и при свете лампы, висящей в коридоре, ваш сын увидел у нее в руках берилловую корону. Она спустилась с лестницы. Он, в ужасе, сбежал за нею и спрятался за занавеской у вашей двери, откуда мог видеть, что делается в передней. Он увидел, как мисс Мэри осторожно открыла окно, передала кому-то корону, потом закрыла окно и быстро прошла мимо него к себе в комнату.
Пока она была тут, Артур не мог ничего сделать из опасения выдать любимую женщину. Но как только
