последовать за ней, но Ноеминь стала уговаривать их остаться. В итоге Орфа послушалась совета бывшей свекрови, осталась на родине и вышла замуж за филистимлянина. Руфь же заявила, что последует повсюду за свекровью:
«Но сказала Рут: не проси меня покинуть тебя и уйти от тебя обратно, потому что, куда ты пойдешь – пойду и я, где ты заночуешь, там заночую и я. Твой народ – это мой народ, и твой Бог – мой Бог» (Руф. 1:16).
Таким образом, Руфь объявила о своем желании присоединиться к еврейскому народу и, произнеся слова «твой Бог – мой Бог», по сути, совершила церемонию гиюра – перехода в еврейство. Больше она со своей сестрой Орфой не встречалась. Но спустя много десятилетий ее правнуку Давиду предстояло встретиться со своим дальним родственником – правнуком Орфы, филистимским богатырем Голиафом (Гольятом) – на поле боя.
В Иудее после многих лишений Руфь выходит по совету Ноемини замуж за судью Вооза (Боаза), и от этого брака рождается Овид – отец Иессея (Ишая) и дед царя Давида.
Так причудливо переплетаются два родословных древа, берущих свое начало от Фарры, – древо Нахора, отца Лота, и древо брата Нахора Авраама – праотца еврейского и арабского народов.
Но вот дальше и начинается самое интересное. Мидраш повествует, что отец Давида Иессей женился на Ницевет, дочери Адриэла, и прижил с ней шестерых сыновей, когда его вдруг одолели сомнения в том, является ли он, будучи внуком моавитянки Руфи, «настоящим евреем»? Да, Руфь перешла в иудаизм, но был ли этот переход законным? Ведь Пятикнижие Моисеево гласит: «Не может войти моавитянин и аммонитянин в общество Господне; и десятому их поколению нельзя войти в общество Господне вовеки» (Втор. 23:4-5).
Иессей понял эти слова как запрет на обращение в иудаизм всех моавитян и аммонитян и на вступление с ними в брак. Но если он не был евреем, то не имел права вступления в брак с еврейкой. Поэтому Иессей, продолжает мидраш, «отдалился» от жены и не жил с ней в течение трех лет.
Вместе с тем он все еще оставался мужчиной в самом расцвете сил, и ему нужна была женщина. Да, он, по его собственному толкованию Закона Моисеева, не имел права жениться на еврейке, но у него было право завести наложницу или рабыню-нееврейку, что он и сделал. Однако Ницевет продолжала тосковать по мужу и договорилась с наложницей, что та разрешит ей на одну ночь подменить ее. И вот однажды ночью в полной темноте наложница вышла из комнаты Иессея, вместо нее вошла Ницевет и затем, опять- таки в кромешной темноте, вышла от мужа.
В эту ночь и был зачат Давид, день рождения которого пришелся, согласно традиции, на Шавуот [6] – праздник дарования Торы на горе Синай, обычно падающий на конец мая – начало июня. Разумеется, раввинистические авторитеты видят в этом совпадении высокую символику, демонстрирующую неразрывность связи между Богом, Торой и Давидом с его потомками.
Но так как Иессей в ту «украденную» Ницевет ночь не почувствовал подмены, то, узнав о беременности жены, он и его сыновья пришли в ярость – они решили, что Ницевет забеременела от блуда, а потому по еврейским законам заслуживает смертной казни. Однако, во-первых, устроить над Ницевет публичный суд значило бы предать семейный скандал огласке, а этого ни Иессей, ни его дети не хотели. Во-вторых, Ницевет клялась, что она невиновна и забеременела от мужа. И хотя наложница подтвердила это признание, Иессей не знал, верить или нет? Кого носит во чреве жена: его ребенка или «мамзера» – незаконнорожденного выродка? Это, дескать, и определило его отношение к Давиду: он не только не любил младшего сына, но и вообще не считал его своим и с малых лет определил быть пастухом при стаде, так что Давид крайне редко появлялся в отчем доме.
Отношение Иессея к младшему сыну отчетливо видно и в сцене помазания. Самуил сообщает Иессею, что Бог избрал одного из его сыновей в качестве будущего царя, велит ему собрать всю семью, и Иессей исполняет это указание пророка, однако при этом… не включает в члены своей семьи Давида. Лишь когда Самуил говорит, что среди приведенных к нему сыновей Иессея нет избранника Божьего, и спрашивает, есть ли у того еще сыновья, тот нехотя «вспоминает» о Давиде и велит позвать его с пастбища…
Уже после церемонии помазания Давида Самуил объясняет Иессею, что Давид является его законным сыном, а все сомнения, еврей он или нет, безосновательны: запрет на приобщение к еврейству моавитян и аммонитян распространяется только на мужчин из этих народов, но не касается женщин, ибо сказано «Не может войти моавитянин и аммонитянин в общество Господне», а не «моавитянка и аммонитянка».
На этих же мидрашах явно основано и еще более «благочинное» христианское апокрифическое «Сказание о царе Давиде» [7]:
«Слово о Давиде, царе и пророке Господнем, как родился и как воцарился. Был Иессей человеком на редкость сильным и мужественным, в сердце своем предан Богу и служил Богу усердно. И с женою своей Иезавелью родил он восемь сыновей. И положили они совет между собою, чтобы отступиться им друг от друга и больше не сочетаться в плотском союзе. И Иезавель призвала слугу, которого держал Иессей в милости, по имени Авдрей, и сказала ему: „Если будешь хранить господина своего усердно, дам тебе богатые подарки, а если он потребует женщину, извести меня, не скрой этого от меня ни в коем случае“. Андрей обещал: „Да будет по слову твоему“.
И так держали свой обет Иессей и Иезавель 12 лет. Но в один из дней сказал Иессей рабу своему Андрею: „Найди мне женщину, ибо хочет сердце мое женщину“. Ответил Андрей: „Господин, знаю я красивую женщину, но она далеко отсюда“; не был Иессей в это время в доме своем, а на селе, далеко от дома. И сказал ему: „Иди, приведи мне ее“. И дал ему золото. Он же пошел к Иезавели, госпоже своей, и поведал ей все. Она же пришла ночью, и совокупился с ней Иессей, не узнав жены своей.
И тогда зачала она младенца, и родила, и дала имя ему Давид, по-еврейски – „украден“. И не узнал Иессей об этом, и втайне воспитала его. Когда минуло Давиду шесть лет, отвела его к овцам и передала овечьим пастухам. А кто он родом, не ведал никто. И вырос он кротким и смиренным, и разумом своим постиг игру на всяких инструментах – на тимпанах, на органах, и научился всем песням. И когда принимался он играть, овцы и волы и все животные скакали.
И послал Господь пророка своего, чтобы возлил елей на главу Давида в знак того, что воцарится род Авраама. Пророк Дафан пришел в дом Иессея и сказал ему: „Приведи сыновей своих, и я отмечу их печатью“. Иессей привел восемь сыновей своих. Пророк Дафан сказал: „Нет здесь сына твоего, которого требует Господь“. Иессей взмолился: „Господин, нет у меня других детей, только эти“. Пророк стоял на своем, Иессей был в отчаянии. Жена же его, Иезавель, придя, открыла мужу своему Иессею правду и сказала: „Он сын наш, но не смела поведать тебе, боясь, что ты примешь слова мои за обман“. И приказал Иессей привести Давида. Когда увидел пророк Давида, возликовал. И вылил елей на главу его, и дал ему печать. И сказал ему: „Благословит тебя Господь, и благословенно будет имя твое, и не погибнешь вовеки. Племя твое воздвигнет престол херувимам, а дочь твоя будет выше херувимов“. Иессей же удивился, услышав, и сказал: „Откуда он возьмет это величие? Он научен только пасти овец“. С тем и удалился пророк…» [8]
Здесь неминуемо возникает вопрос о том, насколько правдивы эти легенды о происхождении царя Давида и кому и для чего их вообще потребовалось сочинять – ведь куда выгоднее было бы придумать более благообразную историю о рождении родоначальника царской династии…
У исследователей Библии почти нет сомнения, что Книга Руфи, представляющая собой гениальную художественную новеллу, была написана в V веке до н. э., в период возвращения евреев на родину из вавилонского пленения. Лидеры еврейского народа того времени Ездра (Эзра) и Неемия (Нехемия), опасаясь ассимиляции своих соплеменников с окружающими народами, начали бескомпромиссную борьбу со смешанными браками и велели еврейским мужчинам развестись и изгнать жен нееврейского происхождения. И Книга Руфи стала своеобразным художественным ответом неизвестного гениального еврейского прозаика-оппозиционера на этот указ Ездры.
«Эта на первый взгляд непритязательная история в действительности содержала большой полемический заряд, – писал М. И. Рижский. – Какова главная идея, вдохновившая автора Книги Руфь?
Автор, подчеркивая иноземное происхождение своей героини, явно стремился показать,
