которые Айло по ранжиру расставила за дверью. Джин и виски, пиво и вино.
Она наливает 'Тиа Мария' себе в кофе и подымается по ступенькам в большую гостиную, взяв с собой бутылку.
Это один из самых длинных дней в году. Но здешние деревья — большие пушистые вечнозеленые и земляничные с красными стволами — не впускают в комнату свет заходящего солнца. В кухне светло из-за верхнего света, а в гостиной окна — просто длинные прорези в стене, и здесь уже начала сгущаться темнота. Пол не отполирован, старые потертые ковры лежат на фанерных квадратах, и комната обставлена странно, вразнобой. Главный предмет обстановки — подушки, разбросанные по полу, среди них — маленькие подушечки, обтянутые потрескавшейся кожей. Огромное кожаное кресло, из тех, что можно откинуть назад и выдвинуть скамеечку для ног. Тахта, покрытая настоящим, но изорванным лоскутным одеялом, допотопный телевизор, книжные полки — просто набитые на стену доски, на которых нету книг, только кипы журналов 'Нэшнл джиографик' и еще пара журналов о парусниках да выпусков 'Популярной механики'.
Айло, вероятно, не добралась до уборки этой комнаты. На коврах — кучки пепла, очевидно там, где опрокинули пепельницы. И всюду крошки. Джулиет приходит в голову поискать пылесос, если он тут есть, но потом она думает, что, даже если ей удастся заставить его работать, наверняка что-нибудь случится — машина, например, сомнет и засосет эти тонкие ковры. Так что она просто садится в кожаное кресло и, по мере убывания кофе, подливает себе в кружку 'Тиа Мария'.
Ничего ей особенно не нравится на этом побережье. Деревья слишком большие и растут скученно, и у них нет никакой индивидуальности — просто лес, и все. Горы — слишком грандиозные и невероятные, а острова, попадающиеся в проливе Джорджия, слишком настырно живописные. И этот дом с его большими комнатами, скошенными потолками и необработанным деревом — весь застылый и смущенный.
Время от времени лает собака, но без всякой срочной надобности. Может, ей просто хочется войти в дом, побыть в обществе. Но у Джулиет никогда не было собаки — собака в комнате будет свидетелем, а не товарищем, будет ее только смущать.
А может, собака лает на забредшего оленя, или медведя, или пуму. В ванкуверских газетах что-то писали о пуме, которая — кажется, как раз на этом побережье — растерзала ребенка.
Как кому-то может прийти в голову мысль жить здесь, если едва выйдешь из дому, сразу оказываешься среди хищных и опасных животных?
Вот что происходит. Откладываешь ненадолго и время от времени заглядываешь в этот чулан в поисках чего-нибудь другого, вспоминаешь и думаешь:
О том, что было твоим ярчайшим сокровищем. Просто забываешь, и все. Когда-то о такой утрате и помыслить было нельзя, а потом о ней и не вспоминаешь.
Вот что происходит.
А даже если не откладываешь, даже если зарабатываешь этим изо дня в день? Джулиет думает о пожилых учителях в школе, как мало их волнует то, что они преподают. Взять хоть Хуаниту, которая стала изучать испанский из-за того, что у нее испанское имя (а сама она ирландка), и которая хочет бегло говорить по-испански, чтоб это помогало ей в поездках. Нельзя сказать, что испанский — ее сокровище.
Мало людей, очень мало, обладают каким-то сокровищем, и если уж оно у тебя есть, надо за него держаться. Нельзя ни в коем случае допустить, чтоб тебя кто-нибудь подстерег и его отобрал.
'Тия Мария' в сочетании с кофе срабатывает определенным образом. Под воздействием ликера она чувствует себя беспечной, но сильной. Она даже говорит себе, что Эрик в конце концов не так и важен. С ним можно просто развлечься. «Развлечься» — правильное слово. Как Афродита с Анхисом. А потом как- нибудь на рассвете она выскользнет и убежит.
Она подымается, находит ванную, потом возвращается и ложится на тахту, накрывшись лоскутным одеялом, — ей так хочется спать, что она не замечает ни шерсти Корки на нем, ни ее запаха.
Когда она просыпается, утро в полном разгаре, хотя на кухонных часах всего двадцать минут седьмого.
У нее болит голова. В ванной стоит пузырек с аспирином — она глотает две таблетки, умывается, причесывается, достает из сумки зубную щетку и чистит зубы. Затем варит свежий кофе и съедает кусок домашнего хлеба, поленившись его разогревать или намазывать маслом. Она сидит за кухонным столом. Солнце, пробираясь сквозь деревья, покрывает рыжими пятнами гладкие стволы земляничных деревьев. Корки начинает лаять и лает довольно долго, прежде чем во двор сворачивает грузовик и заставляет ее замолчать.
Джулиет слышит, как хлопает дверь грузовика, она слышит голос, разговаривающий с собакой, и ее охватывает страх. Ей хочется куда-нибудь спрятаться (потом она будет рассказывать:
Когда дверь открывается, она не может поднять глаз. Пальцы рук на коленях переплетены, стиснуты.
— Ты здесь, — говорит он. Он смеется с восторгом и восхищением, как будто пораженный столь неслыханным бесстыдством и дерзостью. Когда он распахивает руки, ей кажется, что в комнату врывается ветер и заставляет ее поднять глаза.
Полгода назад она не знала о существовании этого человека. Полгода назад тот, кто погиб под колесами поезда, был еще жив и, может быть, подбирал одежду для поездки.
— Ты здесь.
Она слышит в его голосе, что он предъявляет на нее права. Она встает, одеревенев, и видит, что он старше, грузнее, порывистее, чем сохранилось в ее памяти. Он подступает к ней, и она ощущает досмотр с головы до ног, прилив облегчения, штурм счастья. Как это удивительно. Как похоже на ужас.
Выясняется, что Эрик не был настолько удивлен, как он это изобразил. Айло позвонила ему накануне вечером, чтобы предупредить о странной девушке, Джулиет, и предложила сходить проверить, ушла ли она на автобус. Он решил, что будет, пожалуй, правильно посмотреть, ушла ли она, — может быть, чтобы испытать судьбу, — но когда Айло позвонила сообщить, что девушка не ушла, он сильно удивился радости, которую испытал. И все-таки он не поехал прямо домой и не сказал Кристе, хотя понял, что придется сказать, и очень скоро.
Все это Джулиет постепенно впитывает в себя в последующие недели и месяцы. Какая-то информация всплывает случайно, а какая-то — в результате ее неосторожных расспросов.
Ее собственное признание (в утрате невинности) сочтено мелочью.
Криста ничуть не похожа на Айло. У нее нет ни широких бедер, ни светлых волос. Она тоненькая брюнетка, остроумная и иногда мрачноватая, которая станет близкой подругой и опорой Джулиет на много лет вперед, хотя никогда полностью не избавится от привычки лукавого подтрунивания — иронических проблесков подавленного соперничества.
