Глава четвёртая. Увольнение отменяется
Мокей Бедных был хорошим солдатом. Командиры всегда доверяли ему самые сложные задания, и он всегда их успешно выполнял. За хорошую службу ему дали увольнительную. Сегодня к нему приезжает его невеста Маша и они целый день будут вместе!
Мокей стоял в одних трусах и в майке и тщательно гладил свою парадную форму. Он уже заканчивал, когда появился старшина.
Фамилия старшины была Кащеев. Это был какой-то странный старшина.
Когда Кащеев своим мощным голосом отдавал команды, солдаты чувствовали в нём какую-то страшную силу. Но стоило солдатам всем вместе встать в строй, как он становился совсем другим. Глаза его испуганно бегали, голос делался заискивающим и неуверенным.
— Бедных! — прогремел мощный голос старшины.
Мокей вздрогнул от неожиданности. Руки сами вытянулись по швам, и он чётко, по-военному произнёс:
— Рядовой Бедных совершает утюжку парадной формы, для увольнения! Маша моя приезжает, — радостно добавил он уже совсем не по-военному.
— Я должен тебя огорчить, сынок… Дело в том, Мокей, что увольнение твоё отменяется.
У Мокея перехватило дыхание:
— Что случилось?
— Кто-то прослушивает наш полевой телефон, — сказал старшина. — Товарищ «Дятел» приказал найти шпиона и обезвредить ему голову.
— Но почему я?
— Больше некому. Все на учениях, Мокей. — В глазах старшины сверкала непонятная радость.
— Но, товарищ старшина…
— Молчать! — гаркнул Кащеев. Лицо его стало злым и страшным.
Таким Мокей его никогда не видел.
— На выполнение боевого задания шагом марш!
Мокей выпрямился, чётко повернулся и, как был в трусах и в майке, замаршировал к двери.
— Стой! — скомандовал старшина. — Оденься, солдатик, — вдруг как-то по-домашнему произнёс он.
Мокей аккуратно сложил парадную форму и стал надевать повседневную, полевую.
— Значит, так, — продолжал Кащеев, — пойди в оружейную комнату, выбери штык-нож поострее да автомат поприцельней. Вот тебе вещмешок. Там сухой паёк — хлеба краюха и пакетик супа вермишелевого…
— С мясом?
— С рисом!
Мокей закончил одеваться. Перед старшиной стоял бравый солдат. Взглянув на него, старшина сразу переменился. Руки его почему-то затряслись, глаза забегали.
— Ты, Мокеюшка, уж не подведи, — умоляюще сказал Кащеев. И с улыбочкой добавил: — А Маша приедет — я ей всё объясню.
Мокею было очень горько и тоскливо. Но служба есть служба. «Неужели я так и не встречусь с Машей?» — подумал он.
— Встретишься! — произнёс старшина. Лицо его снова стало злым.
Мокей был поражён.
— Ступай! И не забывай царицу наук — строевую подготовку, от неё мысли яснеют.
Когда Мокей ушёл, старшина подошёл к койке Мокея и достал из его тумбочки фотографию. С фотографии на него глядела девушка небывалой красоты.
— Так вот ты какая, Маша! Ну-ну!
С этими словами он положил фотографию обратно в тумбочку и… растворился в воздухе.
Глава пятая. Ну и денек!
Маша застыла на пороге избушки. Её удивила не столько сама избушка, сколько необычный вид старухи. «Ну прямо — Баба-Яга», — подумала Маша.
Ноги гудели, руки чесались от укусов комаров. Когда она спрыгнула с того странного поезда, то пошла по единственной тропинке, которая вела в лес. Тропинка становилась всё уже и уже, а потом и вовсе исчезла. Маша попыталась вернуться назад, но тропинку так и не нашла.
Целый час она плутала по лесу, пока не вышла к этой самой избушке.
Маша так устала, что даже не заметила, что вместо фундамента у избушки были какие-то два столбика, очень напоминавшие куриные ножки. Если бы заметила, то, может быть, и не вошла бы, и тогда не случилось бы того, что теперь обязательно случится.
— Здравствуйте, бабушка, — сказала Маша и устало опустилась на сундук. В сундуке крякнуло.
— Здравствуй. Ну, рассказывай, милая, что с тобой приключилось?
— Я сошла с поезда на станции Бурзачило. Не подскажете, как мне к воинской части пройти?
— Конечно! Я тебя даже провожу. Только ты передохни с дороги. Я сейчас тебе баньку истоплю.
Баба-Яга вспомнила: лет шестьсот назад она хотела вот такую же девчонку в печке зажарить. Как она тогда ловко сбежала!
Маша заметила нехороший блеск в глазах старухи.
— А вы кто? — насторожённо спросила Маша. — Что вы здесь в лесу одна делаете? И дом у вас какой-то странный.
— Я — Баба-Яга, — сказала старшая Баба-Яга. — Это избушка на курьих ножках.
— Что-о-о?
— Я — Баба-Яга, — повторила старшая. И пошутила: — Сейчас я тебя есть буду. Полезай в печь!
— У вас что, крыша поехала? — рассмеялась Маша.
Старшая посмотрела на покосившийся потолок.
— А что, сильно заметно?
— Сильно, гражданочка, — ответила Маша.
— Ну ничего, я Двоих из ларца — одинаковых с лица позову. Они мигом починят.
— Кого? — У Маши начинала кружиться голова. То ли от усталости, то ли от всего этого бреда.
— Они у нас мастера на все руки. Хошь дворец за одну ночь построят, а хошь дубинками поколотят. Смотря какое у них настроение будет.
— У вас что, не все дома?
— Как ты догадалась? — удивилась старшая.
— Так видно.
— Эй, ты! Вылазь! Тебя видно, — обратилась старшая Баба-Яга к сундуку.
В сундуке что-то зашевелилось. Маша вскочила и отбежала к печке.
Крышка открылась, и из сундука показалась взъерошенная голова младшей сестры. Видимо, в сундуке было мало свежего воздуха, потому что её лицо было пунцовое. Она жадно глотала воздух и выпученными глазами смотрела на Машу.
Маша глядела на неё такими же выпученными глазами.
— А это кто?
— Я — Баба-Яга, — представилась младшая и стала вылезать из сундука. Вокруг неё клубилась вековая пыль. Зрелище было фантастическое.
— Я, пожалуй, пойду. — Маша направилась к двери.
