Мансур что-то громко крикнул, и они, эти распаленные молодые люди, остановились, как вкопанные.
– Вам лучше уйти, – сказал «арендатор», которому – вернее, его семье, его клану – принадлежало здесь практически все, и земля, и строения, и бизнес. – Падарад баналад[3] ! В смысле… всего вам ха-арошего, уважаемые.
Когда визитеры вернулись к «паджеро», старший распорядился:
– Леха, возьми монтировку. И высади передние фары на мансуровом «дефендере»!..
Спустя примерно два часа, посетив еще три точки на трассе, – с таким же примерно результатом – они выехали обратно в Воронеж.
Километрах в пятнадцати от поворота на трассу «Дон» случилось непредвиденное: на узком участке джип с сумасшедшей скоростью сначала обогнали две легковушки, а затем – тут их нагнал еще один транспорт – взяли в классическую «коробочку», заставив приткнуться к обочине.
– Супрун… Леха! – заорал один из старших коллег. – Не тормози… мать твою!
– Бля! А чё я могу?!
Супрун и вправду в этой ситуации был лишен выбора – либо таранить идущую впереди «ауди-100», водитель которой резко сбавил ход, либо вылетать на встречку, по которой несся автобус… Либо крутить руль вправо и валиться в кювет.
Из «ауди» и нагнавшего их микроавтобуса выскочили какие-то люди. Их было – навскидку – шестеро. Некоторые одеты в спортивные костюмы, двое или трое в джинсах и майках… У всех – «маски». Как минимум у двоих, насколько успел заметить Супрун, имеются «калаши», которые они тут же направили на их «паджеро»…
– Не выходи, Супрун! – крикнул с заднего сидения старший по возрасту товарищ. – Покалечат, на фиг!..
Из «ауди» выбрался какой-то субъект, в руке у которого была бейсбольная бита. Еще двое с такими же битами зашли сзади, с кормы, от микроавтобуса. Мужик в «маске» постучался кончиком биты в окно со стороны водителя. Леха приспустил стекло… но лишь чуть, на несколько сантиметров.
– Счас наши подтянутся, – процедил он, медленно расстегивая поясную кобуру. – И менты приедут! Будет вам тогда «писец»…
– Ху…вая у ти-ибя машина, ка-амандир! – почти весело сказал субъект с битой. – Старая… лет десять этой вашей жилизяке, да?! Нищие ви-и какие-то… Даже на машину сибе денег ни заработали… хе-хе!
Он подошел к передку, перехватил рукоять двумя руками, коротко размахнулся и врезал битой по передней левой фаре.
– Оп! А-адна фара разбита!
Мягко, по-кошачьи ступая обутыми в кроссовки ногами, сместился… шваркнул битой по правой передней фаре!
– Ай-ай! Вта-арая фара у вас не работает?!
Сзади тоже послышался грохот – кто-то из друзей этого деятеля выставил задние стеклопакеты…
Еще через несколько секунд бита опустилась на переднее стекло, которое выдержало удар, но покрылось паутинкой трещин…
Парень с битой вновь подошел к дверце со стороны водителя.
– Ладно… на первый раз хватит. А-атпускаем вас… свиньи! – он еще раз, но уже вполсилы грохнул битой по несчастному «паджеро». – Ви-и все поняли?! Да? Та-агда уё…те нах! И больше здесь ни па- аявляйтесь!!
Глава 3
Тетка Марья, женщина лет сорока, работающая по совместительству уборщицей и сторожем в музее-заповеднике Дивногорье[4], заметила группу приезжих, когда они еще только поднимались от села по тропке к Большим Дивам.
По понедельникам музей не работает, экскурсии не проводятся. На въезде в село и в самом Дивногорье, рядом с автостоянкой, имеются щиты с картой местных достопримечательностей и расписанием работы музея-заповедника, там все прописано. Женщина подновляла краской деревянные скамьи, установленные по периметру площадки, на холме, у подножия Больших Див, рядом с еще одной местной достопримечательностью – пещерной церковью Иконы Сицилийской Божьей Матери. Она уже почти закончила свой нехитрый внеурочный труд, – специально для покраски выбрали с отцом Федором понедельник, а тут еще и день выдался, слава Богу, пригожий – как увидела вдруг вытянувшихся цепочкой молодых людей, которые, как ей показалось поначалу, были одеты в военную форму.
Она сунула кисточку в банку с водой; вытерла руки о фартук; прикрываясь рукой от косых лучей заходящего солнца, стала вглядываться в фигуры поднимающихся снизу по тропке людей.
Сосчитала – семеро. Одеты в пятнистую форму, вроде армейской или такой, в какой разъезжают вохровцы и частная охрана из соседнего райцентра Липки.
Военные? Милицейские? «Чоповцы» из Липок? Может, чего случилось?
Женщина направилась к приоткрытым дверям, – сама обитель была как бы врезана в двадцатиметровый монолит меловой скалы – привычно затягивая на ходу потуже концы платка.
В церкви, где в связи с реставрационными работами не проводилось регулярных служб, сейчас была лишь одна живая душа: отец Федор, монах расположенного в нескольких километрах отсюда Свято- Успенского мужского монастыря. Бывший краснодеревщик, мастеровитый человек, он проводил здесь дни и ночи, бережно, вместе с доброхотами восстанавливая древнюю обитель, главная реликвия которой – по преданиям – не раз спасала обитателей здешних мест от холеры и прочих напастей.
Перекрестилась, поклонилась и только после этого громко позвала:
– Отец Федор?! Отзовись, батюшка! Кажется, к нам гости…
В дверном проеме показалась мужская фигура. Отец Федор облачен не в рясу, как полагалось бы новоначальному монаху – на нем присыпанный меловой пыльцой комбинезон. И на голове у него, соответственно, не камилавка, а обычная бейсболка, тоже притрушенная белесым порошком. Так что в своем нынешнем облачении он скорее походил на мельника, нежели на инока…
– Что за гости, матушка? – отец Федор направился вслед за женщиной к краю обзорной площадки. – Сегодня ведь неурочный день… Вот так, так…
– Вы их знаете? – понизив голос, потому что «гости» уже преодолевали последние метры подъема, спросила тетка Марья (она уловила нотки тревоги в голосе божьего человека). – Похожи на военных.
– Сдается мне, это не служивое воинство…
Отец Федор ладонью стряхнул белесую пыльцу с усов и бороды. После чего высвободил из-под наглухо застегнутого комбинезона нательный крест из иорданского кипариса и сотворил крестное знамение.
– Язычники к нам пожаловали, матушка, нехристи. Но ты их не бойся… с нами сама Пресвятая Царица Небесная.
Парни один за другим поднялись на площадку. Крепкие, спортивного телосложения, рослые, не ниже метра восьмидесяти… Все до одного – «белые люди»; но называть – даже про себя э т и х русскими – почему-то не хотелось, язык не поворачивался. И не вот что пацаны: среди них не оказалось ни одного, кому на вид было бы меньше хотя бы двадцати пяти. А двоим, что шли замыкающими, пожалуй, что и сильно за тридцать.
Одеты они все на один лад, как-то по-особенному, не по-людски. Черные брюки, с заметными лишь с близкого расстояния белесыми разводами, заправлены в черные же берцы с толстыми рифлеными подошвами. Такого же цвета на них и камуфляжные куртки. Слева на груди у каждого – поверх кармана – закреплены бейджики в виде маленьких символичных флажков красного цвета, в который вписан белый крест. Очень удобно: снял бейдж, сунул в карман, и вот уже ты обычный гражданин, ибо по закону носить
