Александр Павлович Тарасенко
Интуиция австралопитека
Я написал о том, как какой-то человек написал будто я пишу о нём — и это была моя ошибка.
Когда я писал, то не называл имени. Вместо этого упоминал о нём, как о неизвестном. Не думал, что в таком случае мой дар может сработать. Понимаете: обычно необходимо точное описание человека: его привычки, внешний вид, то, что о нём думают окружающие, то, кем он полагает себя сам и ещё тысячи мелочей. Это обязательное условие, чтобы я мог управлять этим человеком. Честное слово: не понимаю как Неизвестный мог появиться в моей жизни. Ведь я даже не назвал его имени!
Он слепое пятно. Пустота лишённая лица. За три десятка лет я хорошо изучил свой дар и по всем, существовавшим до сего момента, правилам и канонам — Неизвестный не мог появиться.
Однако он где-то здесь — тот кого я искал почти с тех пор, как узнал о своём даре. Такой же как я. Мой брат. Мой враг ибо на вершине власти место есть только для одного подобного мне. Зачем я вообще его искал? Не знаю. Наверное от одиночества.
Я никогда не считал свой дар проклятьем. Обладал им с рождения, но узнал чем обладаю только в возрасте двадцати одного года. И в тот же день попробовал применить. А ведь мог не узнать до конца жизни.
Надо же: говорю 'узнал', но на самом деле я не знаю чем владею. Не догадываюсь как он работает. И недоумеваю за какие заслуги или для какой цели получил это. За два десятилетья всего лишь научился им пользоваться и очертил границы. У моего дара есть серьёзные ограничения. Не уверен, существуют ли они в реальности или только в моём воображении, но выйти за их пределы всё равно не могу. Мне пришлось смириться с тем, что я не всесилен.
Хорошо помню день, когда узнал о своём отличии от других людей. День, следующий за днём рождением, когда мне исполнился двадцать один год. Помогла случайность, которая запросто могла не произойти. Однако произошло то, что произошло. И череда событий: сквозь три десятка лет, привела к тому, что сейчас я решил найти другого, подобного мне. И теперь, отыскав на свою беду, вынужден биться с ним. И знаете: я проигрываю бой. Текст, что вы читаете есть, моё поле битвы, где я готовлюсь применить самое мощное оружие. Последний довод — опасный для меня так же как и для него. Остаётся только молить, чтобы Неизвестный отступил, иначе погибнем мы оба.
В мире я известен как писатель. Из тех, чьи книги оцениваются лучше чем 'неплохо', но ниже чем 'хорошо'. Я выпустил четыре книги, хотя мог с тем же успехом предоставить издательству четыре десятка рукописей.
Три первые прошли незамеченными. Четвёртая наделала шума. В ней говорилось о выбросившейся из окна девушки, на улице названной в честь знаменитого интернационалиста, в городе N. Самоубийство служило кульминацией истории. Свидетельством неразрешимых противоречий между старым миром и юной душой. Выбрасываясь из окна девушка оделась в ярко красное и прижала к груди три красных розы, смяв их своим телом и превратив в кашу нежные лепестки.
Люди дивились удивительным совпадением. Прямо как в напечатанном романе: девушка в красном нанесла финальное оскорбление костному миру, выпрыгнув из окна на улице названной в честь полководца, в городе M. Обо мне заговорили как о пророке, что весьма не понравилось самому автору романа. Откуда наивные люди, полагающие будто только они одни управляют собственными судьбами, могли знать, что это никакое не совпадение?
Я изменил имена и место — почти всегда так делаю. Только оставил красный цвет одежды, он показался мне символичным и добавил три розы. Поэтому я считаюсь посредственный писателем — потому, что вставляю дешёвые эффекты, без которых можно обойтись. Но книга должна отличаться от реальности, иначе мне могут начать задавать вопросы. И я добавил три кумачовых, как флаги на седьмое ноября, аляповатых розы.
Знаете как я пишу книги? На самом деле процесс сложно назвать творчеством. Я только выдираю из реальных историй куски. Стараюсь изменить их до неузнаваемости и склеиваю в одно целое. Так были сделаны первые три книги. В четвёртую я внёс слишком мало изменений и люди смогли связать моё имя с произошедшей историей. Из осторожности я больше не стану издаваться. Зачем вообще решил стать писателем не смотря на то, что прекрасно знал: моя находящаяся на свету половина не умеет писать? Некоторые люди умеют, а я нет, если не считать дара, но это совсем другое. Возможно мне просто хотелось отвечать, что я писатель, когда окружающие задают вопрос 'чем занимаетесь в жизни'. В любом случае пятая книга никогда не выйдет в свет.
Интересно: мой враг, Неизвестный — он тоже пытался заставить мир видеть себя как мастера впустую расставлять по белым строчкам чёрные буквы? Я не знаю ничего о моём враге, тогда как он знает обо мне всё. Поэтому и проигрываю битву. Как можно сражаться со зрячим будучи слепым? Как можно противиться стихии. Мне остаётся только надеяться, что Неизвестный всего лишь человек из плоти и крови, такой же как я сам. Если он человек, то его можно победить. Мне хочется верить в то, что не придётся применять самое разрушительное оружие. Наш, или по крайней мере, мой дар имеет ограничения. Но иногда можно выйти за границы, вот только не будет никого, кто мог бы одобрить это решение.
Что вам рассказать о моём даре? Как я впервые воспользовался им? Как полагал свою судьбу — судьбой демиурга, вершителя миров, создателя и разрушителя. Или о том, как жестоко разочаровался, методом проб и ошибок сумев разобраться в накладываемых ограничениях?
Первый раз, он как первая любовь. Как первая бутылка вина, когда до утра далеко и молодой юноша ещё не знает о похмелье. Словно первый поцелуй силой сорванный с губ девушки — запоминается на всю жизнь. Но я опошлил свой первый раз тем, что превратил его в эксперимент. Попробовал и у меня получилось.
Хорошо помню черноволосого, вечно ходившего чуть сгорбленным, Виктора. Я никогда не считал его своим другом, но он пришёл поздравить меня с днём рождения. Мы просидели ночь напролёт за разговорами, горькими дешёвыми сигаретами и бутылкой коньяка похожего на разбавленный чай. По тому о чём, и главное как, Виктор говорил — я узнал его. По его позе и любимым словечкам неоднократно вворачиваемым в речь на протяжении беседы. По выражению лица и меняющемуся ритму дыхания. Сам я упустил из виду девяносто девять процентов щедро раздаваемого Виктором знания о самом себе. Но моя тёмная половина, настоящая хозяйка дара, уловила. И мысленным толчком дала понять, когда знаний набралось достаточно.
Не в первый раз я ощущал поднимающуюся изнутри волну: слабую, но её невозможно спутать ни с чем иным. Но впервые решился пойти туда, откуда звучал тихий зов на границе сознания. Почему именно в тот раз? Под утро был пьян, скорее от бессонной ночи и долгих разговорах о природе реальности, чем от плохого коньяка, отдающего привкусом искусственной сладости.
Как и многие другие люди, я задаю себе вопросы. Например: где находятся границы свободы отдельного человека? Насколько тонка плёнка того, что мы называем реальностью? Если бы кто-то мог описать состояние некоторого предмета и окружающей среды с достаточной точностью, то наверное он смог бы предсказать что случиться с предметом в будущем. Но имея исчерпывающие знания о текущем состоянии, сумел бы он не только предсказывать, но и управлять тоже?
Многие люди задают себе вопросы. Просто мои более странные, чем у большинства.
Я сел за стол и написал всё, что знаю о Викторе. Я чувствовал себя натянутой нитью. Передающей колебания струнной. Но, в отличии от струны, я мог колебаться самостоятельно. Одна волна накладывалась на другую, изменяя её. Стыдно признаться: я заставил Виктора (когда он вернётся к себе домой) сложить все имеющиеся деньги в кошелёк. И, на следующий день потерять кошелёк перед моей дверью. В семь тридцать вечера. И вложить в кошелёк фотографию его кошки. Я знал, что дома у Виктора живёт кошка. Отношение к питомице многое говорило о нём.
Я смотрел как Виктор спит на моём диване. Как рассвет потихоньку отвоёвывает город у темноты. И размышлял: правда ли, что вот на листке написано будущее человека, уснувшего на диване со
