с его телом.
— Я прекрасно понимаю тебя, Хосе, — сказал командор, когда Хосе, не в силах более сдерживаться, попросил аудиенции. — Теперь ты достаточно взрослый, чтобы я мог говорить с тобой откровенно. Корпорация способна уже сейчас оплатить весь цикл твоих операций. Однако, что произойдёт с тобой через год? Ну-ка, пораскинь мозгами!
Хосе задумался.
— Я буду ещё не менее двенадцати месяцев заниматься восстановительной физкультурой, сэр…
— Совершенно верно, Хосе. Год уйдёт на регенерацию и год на реабилитационный период и гормональную перестройку, а это тяжкий труд для пациента. Ты потеряешь два года учёбы. Это бы ещё ничего, но ты начнёшь жить новой жизнью, мой мальчик. Ты уже не будешь уделять столь много внимания учёбе. Как и многие, ты ринешься в океан новых ощущений, наслаждаясь совершенно незнакомой тебе жизнью.
— Я понимаю, сэр, — серьёзно сказал Хосе. — Вы боитесь того, что все мои достижения пойдут прахом и ASTRA потеряет хорошего пилота.
— Это жестокий мир, парень, — мягко сказал командор, сердито пыхнув в усы своей знаменитой электронной сигарой с терпким ароматом дорогого табака. Его огромный нос покраснел. — Ты уже посчитал сумму?
— Да, — ответил Хосе. — Три полёта. Семь лет выслуги.
— И ты сможешь спокойно начать все процедуры и операции.
— Да, сэр. За семь лет я окупаю учёбу и приношу корпорации прибыль… — начал было Хосе, но командор махнул рукой.
— Считать я умею и без тебя, парень, — он снова выпустил клуб дыма. Хосе вдруг понял, что командор старается не смотреть ему в глаза. Ему стало жаль, что он вообще завёл этот разговор.
— Я знаю, что за всё на свете надо платить, сэр, — сказал он. — ASTRA — это моё будущее и будущее моих сестёр. Корпорация дала мне возможность… а я умею быть благодарным! — на глаза его навернулись слёзы. Его смешной писклявый голос задрожал и стал едва слышным, — Спасибо, что поддержали меня, сэр. Семь лет… я отработаю семь лет, прежде чем всерьёз задумаюсь об операции.
Лапки массажёра сняли боль. Дежурный hormigo помог Хосе принять душ. Следить за физкультурой и гигиеной надо было неукоснительно. Кресло-ложе не спасёт тебя от пролежней, если не будешь шевелиться, полагаясь лишь на Терезу и верных hormigas. Хосе вздохнул и закрыл глаза, отдыхая. Всё-таки ему было тревожно. Корабль будет ползти в инерционном полёте не менее шестидесяти лет. Хосе сейчас двадцать четыре. До пятидесяти без специальных операций ему вряд ли протянуть. Так уж врачи говорят, а они — сеньоры опытные. Остаётся около тридцати лет жизни…
Тридцать лет Хосе ещё мог следить за кораблём, реагируя на любые случайные изменения. А они — видит Бог! — бывают. Ведь не просто так произошёл сбой, вытолкнув корабль из подпространства обратно в пустоту за треть расстояния до конечного пункта! Посадка, разгрузка и так далее — всё это сделают разбуженные вовремя инженеры колонии. Справятся. Сообщение для ASTRA о случившемся Хосе отправил; колонистам тоже ещё оставит подробное послание. Маме, семье сообщил. Капсулу командира-пилота колонистам обратно возвращать теперь без надобности. И хорошо! Вместе с капсулой им останутся дополнительные hormigas, которые Хосе забрал бы с собой на обратный путь! Да и мощный бортовой компьютер «Тереза» им лишним не будет…
— Разбуди меня через два часа, Тереза, — не открывая глаз, попросил он.
— Хорошо, — тихо ответила Тереза. Hormigas Капитан преданно стоял рядом с изголовьем, — совсем, как часовой. Надо будет ещё поработать над его характером. Пусть он будет похож на Мохамеджана… хвастать будет Капитан, стихи читать будет Капитан… и песни петь.
Хосе представил себе, как проснувшись, Ольга будет ждать его приветствия. Он уже знал, что ей рассказать. Суровый, высокий и небритый мужчина в комбинезоне будет смотреть на неё покрасневшими от бессонницы глазами и, скупо роняя слова, сдержанно опишет случившееся. Он скажет, что после его смерти hormigas кремировали тело командира-пилота, развеяв прах в пространстве. Он пожелает Ольге и всем-всем-всем долгой и счастливой жизни. И закончит гордыми словами: «Живи, Ольга, так, чтобы твоим русским предкам было весело смотреть на тебя. Смотреть и гордиться! Храни тебя Христос и дева Мария! Прощай!»
Командир будет выглядеть таким, каким в мечтах Хосе всегда видел себя … каким он бы обязательно стал, не случись беда в его третьем полёте. Что ж, семья получит хорошую страховку — это очень даже неплохо, тем более, что после смерти отца в тюрьме, некому будет наложить лапу на эти деньги. И перед корпорацией ASTRA его совесть чиста — он уплатил свой долг сполна и достоин портрета на Стене Славы. А главное — колонисты восстанут из своего сна, почти неотличимого от небытия, и начнут трудиться, обустраивая новую родину… и красавица Ольга будет радоваться жизни под чужим ласковым солнцем.
Хосе улыбался. Он парил между сном и явью. Мягко шелестели кондиционеры. В воздухе плыл аромат цветов. Впереди Хосе ждали тридцать лет покоя. Его ждали книги и фильмы. Он хотел основательно углубиться в теорию — в конце концов он попал в Академию именно из-за своих математических способностей! Он будет программировать ninos hormigas, стараясь предусмотреть все возможные и невозможные ситуации, которые могут возникнуть после того, как он закончит своё блаженное бытие и роботы останутся одни. Он оставит все свои математические и программные разработки командору и совету колонии. Дева Мария, тридцать лет! За это время можно очень многое сделать, узнать, понять!
А когда Ольга проснётся, hormigo Капитан подарит ей три алых розы из оранжереи. От Хосе.
Тереза опустила температуру воздуха до двадцати пяти градусов. Капитан осторожно промокнул лоб Хосе. Пилот-командир улыбался, ещё глубже погружаясь в сны. Всё было хорошо. Он снова вытянул счастливый билет — один на миллион.
ИЗМЕНИТЬ ИСТОРИЮ
Сергей Прохорович с проклятьем спустил ноги с кровати. Уснуть теперь точно не удастся! Что за наказание с этими внуками — просидел вчера с Антошкой до одиннадцати вечера. Вроде и спать ложился нормально, и давление было не выше нормы, и таблетки необходимые выпил по расписанию… да только сна старику было отпущено всего до трёх часов ночи. Сиди теперь в кресле, лупай глазами в телевизор и жди, когда за окнами начнёт робко просачиваться серенький зимний рассвет.
Сергей Прохорович прошаркал на кухню и налил из термоса горячего пахучего чая. Невестка в своё время подсказала. Мол, чёрта ли вам, папаня, ночью у газовой плиты шарашиться, — неровён час опять, как в прошлый раз, заснёте и спалите ещё и второй чайник. Заливать с вечера чай в термос давно вошло в привычку, — и старик каждый раз вспоминал узкое лицо невестки и её тонкие поджатые губы. М-да, Галка, вот теперь и ты сама — бабушка. И ещё чуть-чуть и ты тоже будешь дряхлым призраком бродить по квартире, дожидаясь холодного, воистину старческого, рассвета.
В телевизоре шла какая-то чушь. Сергей Прохорович наткнулся, было, на какой-то фильм о войне, где кто-то обречённо носился под разрывами снарядов, убивая фашистов пачками. Однако пока старик возился с халатом, пока искал очки, оказавшиеся почему-то не на месте, пока устраивался в кресле и, кряхтя, тыкал артритным пальцем в пульт — главный герой трагически погиб и по экрану поползли титры.
— Ну, вот, — сказал Сергей Прохорович, не особо расстраиваясь. — Только было жопу пристроил…
Он взял с журнального столика альбом с фотографиями и раскрыл его. По телевизору беззвучно (спасибо волшебной кнопке MUTE!) шла реклама. Вчера вечером Антошка, заинтересовавшись, расспрашивал старика, кто есть кто на фотографиях. Сергей Прохорович вначале неохотно, а потом втянувшись, листал альбом и, временами напрягая память, рассказывал:
— Это отец мой, твой прадед. Он в гражданскую два ранения получил. Во-о-от такая вмятина в рёбрах
