2
Володя Томилин проснулся от того, что кто-то настойчиво тряс его за плечи. Спросонья да из-за жары ему почудилось, будто начался пожар и нужно бежать через огонь, держа на руках потерявшую сознание красавицу. Томилин рывком уселся на кровати, продирая опухшие глаза.
– Кого, а? – невпопад спросил он, озираясь.
Прямо перед собой он увидел небритую физиономию одного из водителей киногруппы – Валентина Забавы. Это был странноватый флегматичный парень, который не имел, кажется, никаких амбиций в жизни, всему был рад и со всеми умел находить общий язык. Он и с Томилиным находился в ровных отношениях, хотя особой дружбы между ними не возникло.
– Просыпайся! – добродушно бросил Забава. – Кулешов тебя обыскался. Пора сцену снимать, сражение в горящей деревне, все готово, реквизит, пиротехники, а каскадеров нету! Обыскался! В твоей хибаре тебя нема, у осветителей тоже, Кулешов просто бесится. Ему главный пообещал голову оторвать…
– А я вчера перебрал, что ли? – хрипло спросил Володя. – С чего это я? Зарекался же! Вот черт! А здесь я почему?
Он постепенно в полной мере ощущал, что все тело у него буквально разламывается с чудовищного похмелья, и пребывает это тело совсем не на своем месте, а в чужой скрипучей кровати, в избе, где остановились на постой водители.
Забава беззвучно засмеялся.
– Ага, перебрал! – подтвердил он без осуждения. – Ты чего-то там после съемок с нашей звездой схлестнулся, со Звонаревым. Что уж там за кошка между вами пробежала, не знаю… Он психанул, ты психанул… И ты потом на другой конец села отправился за самогоном. А тут такой самогон… – он покачал головой. – Слыхал небось, что местные в него для крепости дурман добавляют. Полстакана – и становишься форменным дураком. Слона с копыт собьет!
Томилин скрипнул зубами. Теперь он ясно вспомнил все, что произошло накануне. Собственно, контроль над собой он потерял после местного самогона, как и говорил Забава. Они тут и в самом деле чего-то мешают в свое пойло, куркули деревенские. Так что после дозы могло случиться все, что угодно, вплоть до убийства. Тут уж деталей не вспомнить. Утешало то, что вряд ли его жертвой стал кто-нибудь из руководства – после съемок режиссер и прочие звезды уезжали за сорок километров в город. Белые люди, они жили там в приличной гостинице. Большая часть киногруппы обосновалась здесь, в полувымершей деревне среди хвойного леса. Деревянные ветхие избы идеально вписывались в замысел режиссера Прохорова. Фильм он снимал из времен гражданской войны – красные и белые, – но в согласии с современными тенденциями выказывал явную симпатию к белым. Были тут предусмотрены и сокровища в таежной чаще, и жадные глупые крестьяне, и беспощадные комиссары, и море крови, и необыкновенная любовь. Главный герой, благородный поручик в самый разгар сражений и поисков сокровищ зачем-то влюблялся в прекрасную крестьянку, братья которой числились в красных партизанах, и завоевывал ее сердце. В общем, обычная сентиментальная галиматья, по мнению Томилина. Что-то подобное уже было на экранах, и особого отзвука в людских сердцах не оставило. Единственное достоинство будущего фильма состояло в том, что Томилин получил в нем работу. В опасных сценах он подменял известного актера Звонарева, который играл главного героя, поручика Беликова. Так что, можно сказать, Томилин здесь был тоже звездой, только звездой без лица, имени и права на приличный гостиничный номер. Томилину было не привыкать к сложностям жизни. Она у него не складывалась с самого рождения, а в последнее время окончательно пошла вразнос. Затеял в Москве дело, но не рассчитал силы и влез в долги. Отдавать было нечем, кредиторы шутить не любили, и Томилину не оставалось ничего другого, как податься в бега. Родной город он как вариант не рассматривал, понимал, что там его будут искать в первую очередь. Подался в Сибирь, куда, как ему подсказали, отправлялся с киноэкспедицией амбициозный режиссер Антон Прохоров. Ехал наобум, на последние копейки, но на месте ему все-таки улыбнулась удача.
Прохоров, как оказалось, о нем был наслышан. Он так и сказал при встрече:
– Слышал я про тебя, Томилин. Парень ты, говорят, ловкий, но говнюк тот еще. По-хорошему я тебя должен послать сейчас подальше, но, к твоему счастью, я этого делать не стану…
Разговор у них происходил в маленьком зале провинциального ресторана, где Прохоров завтракал в компании своего помощника Ираклия Томидзе, продюсера Горянина и какой-то юной актриски с необыкновенно розовой и свежей кожей. Володе никто даже не предложил сесть. Он не обижался, он даже «говнюка» пропустил мимо ушей.
– Посылать я тебя не стану, – менторским тоном повторил Прохоров. – И более того, я дам тебе, Томилин, работу. Не из-за твоих уникальных душевных или профессиональных качеств, а просто потому что ты появился в нужном месте и в нужную минуту.
Внешне Прохоров был полнеющим малосимпатичным мужчиной лет сорока с неприятным немигающим взглядом. В его багаже было три фильма, два из которых даже удостоились каких-то призов, и он отличался уникальной способностью быстро находить деньги для своих шедевров. Он умел убеждать. Девушки мечтали о знакомстве с ним, тем более что месяц назад Прохоров в очередной раз развелся и был в свободном полете. Наверное, ему казалось, что такой человек, как он, нужен всем. В общем, за всех сказать сложно, но Володе он был точно послан судьбой.
– Причем я в курсе, что гильдия каскадеров послала тебя, Томилин, на хер! – без тени смущения продолжал свою речь Прохоров. – Я даже в курсе, почему они это сделали. И должен предупредить, что выдавать индульгенцию на будущие грехи не намерен. Не вздумай принять мою снисходительность за слабость, Томилин! Просто сейчас у меня проблема с каскадерами, и ждать мне некогда. Ты, надо признаться, удачно подсуетился. Будь у меня комплект, я бы однозначно послал тебя подальше. Но ты получил шанс устроиться дублером. За хорошую работу я хорошо плачу. Но если учую от тебя хотя бы запах пива, уважаемый, или услышу хотя бы намек на скандал на съемочной площадке или вне ее – ты вылетишь отсюда со скоростью звука! Я и не таких обламывал, учти это!
Во время этого разговора Володя удивлялся себе так сильно, что даже не разозлился. Прежде в подобном тоне он не позволял с собой разговаривать никому, и если уж не мог сразу дать в морду, то, по крайней мере, одергивал наглеца. Так он поступал даже со следователями и кредиторами, из-за чего, собственно, имел неприятности в жизни, но оно того стоило. Томилин предпочел бы отказаться от любого комфорта, лишь бы не потерять уважения к самому себе.
Так было до встречи с Прохоровым, и тут Володя впервые отступил от своих правил. «Дошел до края, видно, – с удивлением размышлял он, разглядывая наглую физиономию режиссера. – Или старею на самом деле. Мне даже в морду ему дать не очень хочется. Ишь, вылупил-то глазенки! Но насчет выпивки он прав. Что-то часто я стал закладывать. Из-за того и в гильдии не срослось…»
Мысленно Володя тут же дал себе зарок на время съемок не прикасаться к спиртному, отдохнуть. Да и работа вырисовывалась напряженная – взрывы, огонь, джигитовка, падения с высоты, – нужно было держать форму, тем более практики у Томилина давненько уже не было.
Все шло как будто нормально, но при этом напряжение вокруг него исподволь нарастало. Что это было – неспособность сходиться с людьми, притираться к ним, или причина была в той атмосфере нетерпимости, которую создал Прохоров, превративший заброшенную деревеньку и населивший ее кинонарод в собственную маленькую империю? Никогда не служивший в армии, не отличавшийся ни физической формой, ни какой-то особенной харизматичностью, он настаивал на соблюдении в группе дисциплины почти военной, обосновывая это тем, что фильм они снимают о войне и вести себя должны как на войне. У Томилина было свое представление о том, как ведут себя люди на войне, но ему приходилось помалкивать, потому что у Прохорова он числился первым кандидатом на вылет. И это несмотря на то, что из Звонарева трюкач был никакой. Он с большим трудом выучился садиться на лошадь, но это было все, его потолок. Да и берег он себя как девушка. Резон в этом, конечно, имелся. Его смазливую рожу частенько печатали на обложках журналов. И это при том, что с Томилиным они были одинакового роста и примерно одной комплекции. Рыхловат был кумир девушек, красавец Звонарев. Но кого это волновало? Даже Ирина
