Приглушенный женский крик донесся из соседней комнаты, и все присутствующие замерли. Затем Антон, на что-то решившись, рванулся к двустворчатой двери, явно намереваясь войти вовнутрь, но Гаврилов оказался более проворным, да и находился он несколько поближе.
– Ша, командир. Туда нельзя.
– Отойди, Гризли.
– Голову включи. Ну отойду я – и что ты будешь делать? Войдешь и всех порвешь? Так там врагов нет. Примешь на себя часть мук Светланы? Так такое решение принял сам Господь, когда назначил мужчинам в поте лица своего добывать хлеб насущный, а женщинам в муках рожать. Вот она и мучается. А не фиг было мужиков совращать.
– Гризли…
– Не, Антон, даже не уговаривай, нечего тебе там делать. Хочешь еще коньяку?
– А как же «Сатурну больше не наливать»?
– О! Все слышит. Все знает. Ничего, я это как-нибудь переживу. Ну так как, полтинничек?
– Нет, спасибо.
– А-а-а-ы-ы!
– Спокойно, Антон, мы все через это прошли. На, пей.
То, как в очередной раз разделался со своей порцией Антон, вновь не прибавило настроения Семену, но на этот раз он предпочел промолчать. Как видно, шутки никак не могли друга взбодрить, а на коньяк ему было по большому счету плевать. С другой стороны, он чувствовал, что ему сейчас и самому как-то неуютно. Понятно, что и он, и Сергей через это уже прошли, но вот оба волнуются, будто это их жены сейчас там. Нет, они, конечно, там, но, как бы это сказать, не в том качестве. Взгляд на друзей заставил Семена все же улыбнуться. Три тертых мужика, в том числе и Звонарев, который за неполный год службы успел сильно измениться, стоят тут растерянные, словно и не они десятки раз заглядывали смерти в глаза и умудрялись обводить ее вокруг пальца.
Вон Сережа оккупировал кресло в углу и вообще старается помалкивать, а ведь не раз доводилось в штыковую хаживать, смотреть в глаза тому, кто хотел забрать его жизнь, но вместо этого отдал свою. Убить одного в ближнем бою – это далеко не совсем одно и то же, что положить даже роту на расстоянии. Антон тоже имеет самый разносторонний боевой и не только опыт, про самого Семена лучше помолчать. А вот маются здесь, как дети пугливые, тени своей боятся. А как тут не бояться-то? Там все в твоих руках – ну, окажется соперник сильнее и ловчее, так ты все едино имеешь возможность бороться, а что ты можешь сейчас?
– А-а-а-а!!! А-а-а-а!!!
А вот это уже другое дело. Вот это уже звучит как музыка. Это уже не крик боли, и на страдание не похоже, это скорее выражение своего недовольства. А то как же! Сидел себе, сидел в тепле материнской утробы – а тут тебя выдергивают и начинают тыркать. Ну и что, что сам напросился, – а может, он передумал. Детский плач внес некоторую разрядку в нараставшее каждую минуту напряжение. Только взгляд Антона продолжал источать тревогу, так как там находились два дорогих ему человека, которым грозила опасность. Крик здорового ребенка возвестил, что с одним из них вроде бы порядок, но что со вторым?
Дверь приоткрылась, из нее выскользнула Лена, проделав это настолько быстро и проявив такую ловкость и грацию, что никто не успел бросить даже беглого взгляда за ее спину, чтобы увидеть происходящее в комнате. Разумеется, виновником, так сказать, был Антон, но только не он был тем, кто интересовал ее больше всех, поэтому ее взгляд тут же нашел дорогого человека. Меж бровей сразу пролегла суровая складка, Семен же только растерянно развел руками, в которых сжимал бутылку с коньяком и рюмки, – мол, дорогая, я ни при чем, ситуация.
– Ну чего набычился? – это уже к Антону. – Сын у тебя.
– А Света? – растерянно, голосом, полным надежды, спросил он.
– Все нормально. Роды легкие – не роды, а сказка.
– А чего же она? – недовольно фыркнул Сергей, явно испытав облегчение.
– А чего ты хотел? Молодая, в первый раз, да она больше испугалась – от страха, считай, и кричала. Семушка…
– Малыш, вот ей-ей, мы без фанатизма.
– Да ладно. Я не о том. Налей-ка мне. Эх, мужики-мужики, трусливое же вы племя. – Ухмыльнувшись, она залпом опрокинула рюмку и, отдав посуду, скользнула обратно. Понятно, что мужики трусливые, вот только и она что-то не больно-то поморщилась.
– Ну, поздравляю, папаша, – хлопнул Антона по плечу Семен.
– Нашего полку прибыло, – тут же поддержал Сергей. Рука у него стала за это время тверже, что ли… Впрочем, нет ничего удивительного: чай, не бумажки с места на место перекладывал и не ботаников по кабинетам гонял. – Кстати, несусветный папаша, не забудь деда с бабкой поздравить.
– Непременно. Вот завтра с утра отобью им телеграмму.
– Ох и втравил же ты тестя на старости лет: когда теперь внука на руки примут?
А что тут скажешь, прав Звонарев. Петра Афанасьевича по окончании боевых действий мало что произвели в капитаны первого ранга, чем отсрочили его выход на пенсию, – так еще и перевели на Балтийский флот, где ему надлежало заниматься столь милыми его сердцу миноносцами. На этом настоял Макаров, так как, даже если опустить сильную теоретическую составляющую, Науменко за время войны успел приобрести такой практический опыт, что не передать его дальше было бы просто преступлением. У Степана Осиповича были большие, просто грандиозные планы на флот, а потому этого человека он предпочитал держать при себе, так как почитал его за своего ярого сподвижника.
– Как назовешь-то, решил? – и не думал прекращать тормошить друга Семен.
– Григорием.
– Ишь ты, волновался-волновался, а в святцы заглянул, – рассмеялся Звонарев.
– Да не заглядывал я.
– А откуда же тогда знаешь, что по святцам Григорий? Нет, там еще есть, но Григорий – самое подходящее, – одобрительно произнес Сергей.
– А сам-то в святцы эти заглядывал? – хохотнул Семен: после получения доброй вести он значительно приободрился. А что, все нормально – вот и слава богу. – Сегодня у православных в чести Евстрат, Захар, Никандр, Пантелеимон, Петр, Полиевкт, Самей, Филипп… гадство – и не всех прочтешь. Так что я предлагаю, чтобы Антону жизнь медом не казалась, назвать его Полиевктом, – вновь с трудом прочел по шпаргалке Семен. Ага, стало быть, друзья сильно испереживались, коли Гризли даже шпаргалку настрочил.
– Все сказал? – Звонарев взглянул на друга с чувством явного превосходства. – А теперь погляди на часы. Какое сегодня число?
Семен последовал совету и взглянул на висящие на стене ходики. Двадцать минут первого пополуночи, выходит… Он вновь развернул шпаргалку и, беззвучно шевеля губами, прочитал накорябанное им же:
– Сдаюсь. Уел. Все так, Антон, Гришка и есть. Не, конечно, можно и Дометиан, – все же решил он не уступать так быстро, отчего все рассмеялись. Когда они наконец замолчали, Семен вдруг вытер выступившие слезы и, в последний раз хохотнув, вновь заговорил: – Слушайте, я вот что подумал. Вчера. Ну да, уже вчера, было девятое января одна тысяча девятьсот пятого года. На улице не жарко, а даже наоборот, очень вьюжно, вот только тихо. Прошел обычный такой воскресный день. Я специально приказал начальникам службы безопасности в обеих столицах телеграфировать об обстановке, час назад получил сообщение, что все пребывает в тишине и благолепии.
– Выходит, не зря все… – Сергей только теперь до конца осознал, что им удалось совершить, вот только оценить масштаба произошедшего никто, кроме них самих, не мог.
– Выходит, не зря, и завтра будет обычный рабочий понедельник, – гулко вздохнул Семен.
Разгром, а иначе и не скажешь, третьей армии на перешейке сыграл ключевую роль в ходе войны. Опасаясь совместного удара с фронта и тыла, японское командование приняло решение об отводе войск к Ялу, туда же откатывались и остатки третьей армии, которых в общей сложности едва ли оставалась треть.
