долларов, целый портфель российских компаний, вполне приличная ФПГ, друзья в правительстве и деловых кругах. Если попытаться все это у вас отобрать - ваши люди зальют кровью слишком много кабинетов. Зачем? Оставайтесь при своем. Но мы останемся при своем. Я поглядел на замминистра. Вот козел! Значит, он обо всем заранее знал! Значит, его звонок был ловушкой! - Сашка правду говорит, - поддакнул Тхаржевский, - вы и так уже отхватили от страны порядочный кусок. Пора и другим что-нибудь оставить. - Чтобы ты все просрал, да? - Наоборот, - усмехнулся Адашкевич, - мы заботимся об интересах страны. Я сильно сомневаюсь, что они состоят в том, чтобы безграмотный парень из детского дома с бычьими кулаками и куриными мозгами проглотил всю Россию. Ты же, Аладдин, глупей Жирика! - Ты, зараза! - обернулся я к Адашкевичу. - Я-то думал, ты взаправду звонил! А ты меня на блесну словил! Лицо Адашкевича посерело. - Куда звонил? - ошеломился Тхаржевский. 'Идиот! - мелькнуло в моей голове. - Он же сейчас притворялся!' Адашкевич вскочил, оттолкнув стул, и руки его сомкнулись на ларце с реликвией. По правде говоря, поворачивался Адашкевич так долго, что любой из моих ребят успел бы вышибить из него дух. По счастью, рядом с ним сидели Исленов и Тхаржевский, а эти двое тоже не сдавали на мастеров спорта. Зато Карачун среагировал мгновенно и выхватил волыну. Он не успел выстрелить - я ударил его по руке. Волына отлетела в угол комнаты, а я тут же врезал коленом ему в пах, переворотился и съездил подъемом стопы по морде. Колдовать я в ареале обитания истинного креста не мог: но ведь меня в свое время Князь не за красивые глазки подобрал, а на подпольном тотализаторе. По правде говоря, за последнее время я немножечко дисквалифицировался, но кулак у меня тот еще был: Карачун брякнулся глазами вверх. Тут Тхаржевский вскричал: - Паскуда! - и обрушился было на Адашкевича. Адашкевич же извлек из недр пиджака волыну и взволнованно пискнул: - Ни с места. Стрелять буду! По счастью, наш свободолюбивый российский народ при виде волыны становится необыкновенно дисциплинированным. Когда человеку предъявляют волыну в качестве аргумента, он обыкновенно редко спрашивает: а умеет ли этот парень из нее стрелять, и заряжена ли она, и служил ли этот парень в армии или куковал на медицинской кафедре? Что касается Адашкевича, то он, например, не снял 'макар' с предохранителя, и только полная неосведомленность Тхаржевского в вопросах человекоубийства мешала ему заметить этот факт. Зато столь приятное обстоятельство не ускользнуло от внимания телохранителя Карачуна. Он мягко оттолкнулся от земли, перелетел через стол и обрушился на Адашкевича. Бандит, вероятно, ожидал, что жидкий фраер сейчас примется стрелять и, естественно, у него ничего не выйдет, как у импотента со старой девой. Но замминистра был напуган до такой степени, что сам, видимо, забыл, что он держит в руках не стило, а куда более внушительный аргумент. Поэтому он сделал то, чего ни один здравомыслящий бандит никак не мог предугадать. Вместо того, чтобы нажать на курок, он зажмурил глаза и изо всей силы долбанул 'шестерку' рукояткой по голове. Надо сказать, что по природе своей Адашкевич был мужик массивный и сильный. Удар получился внушительный - бандит охнул, скорчился, обрушился на пол и распластался на паркете подобно использованному гондону. Меж тем нашего полку прибыло: заслышав стрельбу, мои парни вышибли гранатой ворота и въехали на джипах во двор, щедро орошая всю местную флору и фауну маслинами, произросшими в цехах тульских оружейных заводов. В зале Карачун пришел в себя и наставил на Адашкевича пушку. - Лови! - вскричал Адашкевич и швырнул мне ларец с реликвией. Карачун мгновенно повернулся и выстрелил в меня. И опять произошло некоторое недоразумение. Карачун промазал, я же тем не менее грохнулся о пол. Причиной тому был не выстрел, а брошенный Адашкевичем ларец. Уже и сидеть-то в одной комнате с такой штукой мне было несладко; сейчас же, когда я словил ее рукой, мне показалось, что я пивная жестянка, на которую наехал троллейбус. Я стал падать на пол, теряя сознание. Карачун выстрелил второй раз, в Адашкевича, и бросился из комнаты вон. Тхаржевский и Исленов смылись еще до этого. Адашкевич улегся на пол и перестал делать глупости. Я стал понемногу пошевеливаться, сжимая в руках ларец. Это было хуже, чем держать в руках раскаленный уголь. По всей моей магической шкуре вскакивали волдыри. Но тут очухавшийся охранник обнаружил меня на полу в состоянии макаронины. Он немедленно сел на меня верхом и пропел: - Ах ты еще живой! В следующую секунду грохнул выстрел, и охранник повалился мне на грудь. Я вскочил. В дверях комнаты стояла Даша Тхаржевская и сжимала своими тонкими ручками изрядный девятимиллиметровый 'магнум'. - Где Яниев, - закричал я. - Наверху! На третьем! Да быстрее же! Я взлетел на третий этаж, по дороге съездив в висок какого-то не в меру прыткого охранника. Ларец с реликвией по-прежнему жег мне бок. Наверху была только одна комната - скошенная мансардочка с деревянной в завитках дверью. Комната была небольшой, метров десять. Карачун стоял около мансардного окна с 'кипарисом' в руках; у стены, из-за промозглой погоды, горели дрова в камине. Рядом с камином стоял небольшой стул, на котором сидел с завернутыми назад руками Яниев. - Получай, сука! - заорал Карачун при моем появлении. На мгновение я смотрел в автомат, зрачок в зрачок; но в эту секунду Яниев подпрыгнул, как был со стулом, и покатился под ноги Карачуну. Тот кувыркнулся, очередь затрещала у меня в ушах, гильзы запрыгали по комнате. Потом выстрелил я, аккуратно и точно: маслина легла Карачуну ровно между глаз. Издали казалось, что на лоб Карачуну прикололи красный пионерский значок. Он дрыгнул ножкой и затих. Я бросился к камину и поскорее вытряс в огонь то, что было в ларце: кусочек сухого дерева мгновенно вспыхнул в огне, и сотни крошечных саламандр сбежались потанцевать под свет истинного креста. Я подбежал к Яниеву. Он умирал. Автоматная очередь Карачуна буквально располосовала его напополам, и я чувствовал, как шевелятся в разорванных жилах тяжелые оцинкованные пули с поперечным надрезом. Я положил руки на его тело и напрягся. Но проклятый кусочек дерева еще не сгорел, и я был бессилен. Впрочем, я был бы бессилен в любом случае. Жизнь уходила из мента по капелькам, ненасытная пасть ада уже тянула его вниз, и я видел, как тянется к нему зеленая морда Люцифера и как вокруг визжат бесы... И ни одного ангела там не было, слышите, ни одного! Ни одного из тех привратников райской шестнадцатиэтажки, выстроенной для отставных спецназовцев! Ангелы - такие же крючкотворы, как черти. Продал человек душу - продал, и их не интересует, по какому поводу. Почтовое отделение ада, забирайте свой товар, посылка прибыла! Я медленно шевелил руками... напрасно. Сила моя росла с каждой секундой, но всей моей силы хватало только на то, чтобы задержать Яниева на мгновение у края грохочущей бездны, куда его уже тянули острые зубки Асмодея... Яниев открыл глаза. - А, это ты, Шариф, - пробормотал он. - Ты правильно сыграл... Теперь ты свободен. Видишь - на шесть лет раньше срока... Теперь ты можешь опять грабить и убивать. Полковник закрыл глаза. Пасть ада сомкнулась. Я даже не успел сказать ему, что не я виноват в его смерти. Я поднял Яниева на руки и спустился по лестнице. В той комнате, где эти заразы излагали мне ультиматум, Сережка с остальными боевиками ставил в позу 'знак качества' испуганных аборигенов в камуфляже. В углу, у камина, лежал Виктор Адашкевич, и над ним хлопотали двое моих парней. При виде меня он приподнялся и приветственно шевельнул ручкой, но тут же заметил, что я несу на руках, и вскрикнул. - Адашкевича и Дашу в машину, - велел я, - остальных зачистить. И чтобы даже головешки не осталось. Через минуту я вышел из дома. Стояла ранняя весна. Слежавшийся наст отливал серебром, и огромные сосульки, свесившиеся с черепичной крыши, оплывали на солнце.
Я был свободен. Я мог вернуться к прежней профессии, как сказал покойный полковник. Однако я не был уверен, что мне этого хотелось.
1 Жесткий диск не исправен (англ.). 2 Отсутствуют загрузочные устройства (англ.). 3 НГДО - нефтегазодобывающее объединение. 4 НПЗ - нефтеперерабатывающий завод.
