сильной. Еще трех месяцев не прошло, как ее забрал вампир. Но не все было грустным. Глубокозимье подходило к концу. И, в более личном плане, Шон обнаружила, что ее положение в семье изменилось. Теперь даже Крег обходился с ней с суровым уважением. Год спустя, когда в свои права вступило таяние, она родила первенца и заняла законное место в советах Каринхолла. Дочку Шон назвала Лейн.
Шон вернулась в жизнь семьи легко и просто. Когда настало ее время выбирать постоянную профессию, она изъявила намерение стать торговцем, и, к ее удивлению, Крег не стал возражать. Риис взял ее ученицей, и через три года она получила первое самостоятельное задание. Теперь она много времени проводила в пути. Дома же, в Каринхолле, она неожиданно для себя стала любимой повествовательницей. Дети говорили, что ее истории — самые лучшие. Крег, как всегда помышлявший только о пользе, сказал, что ее выдумки подают детям дурной пример и не учат их ничему полезному. Но он был уже очень болен и совсем истощен разгарлетной лихорадкой, и его возражения не имели никакого веса. Вскоре он умер, и Голосом стал Девин, более мягким и умеренным Голосом, чем Крег. Пока он говорил за Каринхолл, семья Карин прожила поколение мира и довольства, и численность ее увеличилась с сорока почти до ста.
Шон часто бывала его возлюбленной. К тому времени она читала уже заметно лучше, и однажды Девин, уступив ее прихоти, показал ей тайную библиотеку Голосов — несчетные столетия каждый Голос вел там книгу записей всех событий времени его служения. Как Шон и подозревала, одна из самых толстых называлась «Книга Бет, Голоса Карина». Она повествовала о временах шестидесятилетней давности.
Лейн была первой из девяти детей, рожденных Шон. Шестеро выжили: двое, зачатые в семье, и четверо, которых она приносила со Сборов. Девин восхвалил ее за то, что одарила Каринхолл таким количеством новой крови, а позднее Голос восхвалил ее за удачливую торговлю. Она много путешествовала, посещала многие семьи, видела водопады и вулканы, а не только горы и моря, обошла половину мира на паруснике крайнеров. У нее было много возлюбленных, она пользовалась большим почтением. После Девина Голосом стала Дженнис, но ее время было злым и несчастливым, а когда она скончалась, матери и отцы семьи Карин предложили этот пост Шон. Она отказалась. Счастливей это ее не сделало бы. Несмотря на все, чего она достигла, счастливой она никогда не была.
Она помнила слишком много и иногда не могла уснуть всю ночь.
Когда наступило четвертое глубокозимье в ее жизни, семья насчитывала двести тридцать семь членов и более ста из них составляли дети. Но дичь оскудела еще на третьем году замерзания, и Шон предвидела приближение тяжелого времени холодов. Голос была доброй женщиной, и ей нелегко давались решения, принять которые требовала необходимость. Но Шон знала, что будет. В Каринхолле она была самой старой за одним исключением. Как-то ночью она украла пищу — запас на две недели пути — и пару лыж, а на заре покинула Каринхолл, избавив Голос от тяжкой обязанности отдать приказ, чтобы она ушла.
Двигалась она уже не так быстро, как в юности, и потратила на дорогу не две, а почти три недели, и совсем исхудала и ослабела, когда вошла в разрушенный город.
Но корабль был точно таким же, каким она его оставила.
Перепады жары и лютых морозов за долгие годы растрескали плиты космодрома, и инопланетные цветы завладели каждой щелочкой. Каменное поле было покрыто ковром злоцветов, а лозы морозоцветов, обвивавшие корабль, были вдвое толще, чем запомнилось Шон. Большие яркие венчики чуть покачивались под ветром.
И больше никакого движения.
Шон трижды обошла корабль, ожидая, что распахнется дверь, ожидая, что кто-то увидит ее и выйдет к ней. Но если металл и заметил ее, то ничем это не показал. На дальней от реки стороне корабля Шон обнаружила нечто, чего прежде не видела — письмена, поблекшие, но еще удобочитаемые, лишь местами скрытые морозоцветами. Длинным ножом она сколола лед и перерубила лозы, чтобы прочесть надпись. И прочла:
ФЕЯ МОРГАНА Порт приписки: Авалон 476 3319
Шон улыбнулась. Так значит и ее имя было ложью! Ну да теперь это не имело значения. Она сложила руки в перчатках трубкой у рта.
— Моргана! — закричала она. — Это Шон. — Ветер рвал и уносил ее слова.
— Впусти меня, Моргана. Лги мне, Моргана, полная чар. Прости меня. Лги мне и заставь меня поверить!
Ответа не было. Шон выкопала себе берложку в снегу, забралась в нее и начала ждать. Она устала, ее терзал голод, и близилась ночь. Уже среди перьев сумеречных облаков на нее смотрели льдисто-голубые глаза Возницы.
Когда она, наконец, заснула, ей приснился Авалон.
