Идет война народная,
Священная война!
Стихи немедленно пошли в набор. А ночью, когда полосы уже были сверстаны, Соловейчик, испуганный, смущенный, вдруг докладывает:
- Только что звонил Лебедев-Кумач. 'Известия' выпросили у него стихи, отданные нам... Не устоял... Что будем делать?
В иное время я, наверное, распорядился бы в назидание 'неустойчивому' автору снять его стихи. Не любили мы печатать 'дубликаты'. Нам больше нравилось, когда другие газеты перепечатывали наши материалы со ссылкой на источник. Но в ту ночь было не до амбиций. Да и стихи - замечательные!
- Ничего, - ответил я. - Пусть идут в двух газетах.
Мог ли я и мои товарищи думать тогда, что стихотворение, напечатанное в первом военном номере, станет главной песней Великой Отечественной войны? Что миллионы советских людей пойдут с нею в бой! Что прозвучит она призывным набатом и торжественной клятвой по всем городам и весям страны! Что ее будут слушать стоя, как слушают гимн!
В сердце ударила строка, вынесенная поэтом в заголовок стихотворения: 'Священная война'. Да, именно священная! Эти слова жили в мыслях и чувствах нашего сражающегося народа. Но Лебедев- Кумач первым произнес их вслух. Они пронзили и нас, газетчиков. На следующий день мы повторили их в передовой статье 'Красной звезды': 'Советский народ поднял знамя священной Отечественной войны за Родину, за ее честь и свободу'. А еще через два дня в 'Красной звезде' появилась специальная передовица, которая так и называлась: 'Священная Отечественная война советского народа'. Написал ее наш литературный секретарь Марк Вистинецкий.
Как обычно, вычитывая текст этой статьи в присутствии автора, я, помнится, проявлял в тот раз повышенную придирчивость к формулировкам. Мы вместе что-то исправляли, что-то добавляли, пока не вылились на газетный лист такие строки:
'Красная Армия отстаивает свою Отчизну, которая является самым дорогим и самым любимым, что есть у советского человека. Она ведет священную Отечественную войну против самого злейшего врага человечества гитлеровских изуверов.
Это - священная война, ибо священен гнев народный против чванливых германо-фашистских насильников.
Это - священная война, ибо священна любовь народа к своей родине, к своей земле.
Это - священная война, ибо священны свобода и счастье, добытые в тяжких боях народами нашей страны...'
Любопытен и такой факт. Вторая страница 'Красной звезды' за 24 июня открывается корреспонденцией с митинга в Военно-Воздушной академии имени Н. Е. Жуковского. Над корреспонденцией стоит заголовок: 'Великая Отечественная война'. Теперь невозможно, пожалуй, установить, кто именно дал корреспонденции такое название.
Война с фашистской Германией, вошедшая в историю советского народа как Великая Отечественная, в последующих номерах газеты, а тем паче в официальных документах, именовалась иначе. Ее называли Отечественной, называли Священной. А название 'Великая Отечественная война' появилось гораздо позже; впервые в приказе Верховного главнокомандующего 7 ноября 1944 года.
25 июня
На всех фронтах завязались ожесточенные бои. Пограничные отряды и полевые войска прикрытия сражаются героически. Однако общая картина неутешительна. Немцам удалось занять Кольно, Ломжу, Брест. 22 и 23 июня о положении на фронтах страну и весь мир информировали сводки Главного командования Красной Армии. С 24 июня эта обязанность возложена на Совинформбюро. Его сводки такие же тревожные. Идут бои за Гродно, Кобрин, Каунас, Вильнюс... Мы дополняем эти сведения лишь небольшими заметками о противовоздушной обороне, о самоотверженных действиях отдельных летчиков. Иной информацией пока не располагаем. Держали полосы неподписанными к печати почти до утра, ожидая вестей от наших фронтовых корреспондентов. На узле связи Генштаба неотлучно дежурил мой заместитель Григорий Шифрин, но под утро он возвратился с пустыми руками и доложил уныло:
- Ничего нет. Даже генштабисты не могут добиться бесперебойного поступления необходимой им информации из войск.
Объяснялось это многими причинами. А главным, пожалуй, было то, что в первые же часы войны фашистская авиация и заброшенные к нам в прифронтовую полосу диверсанты вывели из строя большое количество средств и линий связи.
Совершенно неожиданно редакцию выручил писатель Василий Ардаматский. За его подписью пришла обстоятельная корреспонденция из Прибалтики. Позже выяснилось, как и почему это произошло.
Ардаматский находился в Риге по командировке Московского радиовещания. Поселился он в гостинице вместе с Сергеем Михалковым. Часов в пять утра 22 июня Ардаматского разбудили и сказали, что какие-то объекты в городе подверглись бомбардировке. Ардаматский растолкал Михалкова, и между ними произошел приблизительно такой диалог:
- Вставай, Сергей. Началась война.
- Не может быть.
- Серьезно, без шуток.
- Какая война?
- Наверное, напали немцы.
- Если это правда - запасайся юмором... - все еще не верил Михалков.
Но на этом юмор и кончился.
Вскоре Ардаматский получил телеграмму за подписью секретаря редакции 'Правды' Л. Ильичева. 'Правда' рассчитывала на его репортаж. Писатель поспешил на ближайший военный аэродром, потом перебрался к артиллеристам. Записал все, что увидел там сам, и все, что услышал от людей, имевших уже боевое соприкосновение с противником. Репортаж получился добротный. Дело оставалось за небольшим - передать в Москву.
На городском телеграфе Ардаматскому решительно отказали в этом: никогда, мол, таких материалов не передавали. Он кинулся на узел связи штаба Прибалтийского военного округа. Дежуривший там майор прочитал корреспонденцию и объявил:
- Передать в гражданскую газету не имею права. Могу только в военную.
Не успел писатель рта раскрыть, как на углу рукописи появилась пометка: 'Передать в 'Красную звезду'. И бодистка сразу же застучала по клавишам своего аппарата.
Однако Ардаматский успел приписать в конце корреспонденции: 'Копию прошу переслать в 'Правду'.
Мы, конечно, обрадовались такому подарку. Перепечатали телеграмму в двух экземплярах. Первый - отправили в набор, а копию - в 'Правду'.
26 июня
Сегодняшний номер 'Красной звезды' выглядит уже по-иному. Наконец-то наши фронтовые корреспонденты подали голос. С одного юго-западного направления - три материала. Из них особенно интересна корреспонденция под заголовком 'Рукопашный бой'. В другой рассказывается о подвигах пограничного отряда. Третья - о допросе пленных немцев, на котором присутствовали наши спецкоры Павел Ризин и Александр Шуэр.
С Южного фронта пришло сообщение о разгроме вражеского десанта, пытавшегося перебраться через Прут. С Западного - о схватке наших артиллеристов с немецкими танками.
Появились сообщения о первых героях Отечественной войны, о первых раненых, отказавшихся уйти с поля боя, о первых заявлениях фронтовиков, тысячи раз повторявшихся на протяжении всех четырех лет войны: 'Хочу идти в бой коммунистом...'
Между прочим, фронты в газете не назывались. Материалы корреспондентов печатались со ссылкой на несуществующие уже военные округа: Киевский особый военный округ, Западный особый военный округ, Прибалтийский, Ленинградский, Одесский. Исключение составлял Дальневосточный фронт - его называли своим именем, хотя он и не вел боевых действий. Так продолжалось до 1 июля.
Звоню начальнику Генерального штаба Г. К. Жукову, с которым был хорошо знаком еще по Халхин-Голу:
- Георгий Константинович, смеяться будут над нами. Скажут, что 'Красная звезда' совсем отстала от жизни.
Жуков отвечает:
- Да, пожалуй, это верно. Но не будем торопиться. Незачем раскрывать противнику границы наших фронтов. Пока пишите - 'действующая армия', а там посмотрим...
Называть фронты в газете было разрешено лишь в середине октября. А до этого в лучшем случае разрешалось обозначать лишь направления: 'западное', 'юго-западное' и т. д.
* * *
Впервые с начала войны на страницах нашей газеты появились публикации за подписями Всеволода Иванова, Василия Ильенкова, Ильи Эренбурга.
О том, как стал сотрудником 'Красной звезды' Всеволод Иванов, он сам написал в своем дневнике:
'Позвонил Соловейчик из 'Красной звезды', попросил статью, а затем сказал: 'Вас не забрали еще?' Я ответил, что нет. Тогда он сказал: 'Может быть, разрешите вас взять'. Я сказал, что с удовольствием. В 12 ч. 15 минут 25 июля я стал военным, причем корреспондентом 'Красной звезды'...'
В тот же день, по нашей просьбе, Всеволод Вячеславович отправился на один из сборных пунктов призывников и вечером принес репортаж, по-своему колоритный:
'Двор мобилизационного пункта... Старик с длинными седыми усами привел трех сыновей. По говору слышу, что это сибиряк. Подхожу. Так оно и есть. Старик говорит окружающим его:
- Мы из-под Томска. Мы на этого немца в Восточной Пруссии шли. Хорошо шли, кабы...
- Вооружение у вас, сказывают, было плохое?
- Плохое, паря, шибко плохое. Винтовок и тех не хватало, не говоря об артиллерии. Вот идти мне в бой, прямо на проволоку. Спрашиваю у фельдфебеля: 'Иван Максимыч, а как же, мне винтовки нету?' А тот на меня смотрит, у самого на глазах слезы... и отвечает: 'Нету, Егор Егорыч, нету, дорогой мой. Вот умрет кто, так ты у того товарища бери и иди'.
- Так и шли? - с удивлением и уважением спрашивают его.
- Так и шли в бой. У соседа
