- Вот так встреча, - наконец сказал Россол.
- Да уж, - ответил Дзержинский.
Они стояли в широкой аллее парка, над ними свешивались ветви деревьев, покрытые инеем, их толкали люди, бегущие на каток и с катка. Внизу, на озере, гремел духовой оркестр, празднично блистал изрезанный коньками лед, сквозь ветви деревьев были видны легкие и стройные фигуры конькобежцев.
- Что ты тут делал? - спросил Дзержинский.
- Смотрел. А ты?
- Я шел смотреть.
- Пойдем покатаемся, - предложил Россол.
- Нельзя. В таких местах можно легко наскочить на филера[3]. Посидим тут.
Сели на холодную, обмерзшую скамью. За то время, пока они не виделись, у Россола ввалились щеки, глаза смотрели теперь жестче, злее, подбородок стал выдаваться вперед.
- Что с тобой, Антон? - спросил Дзержинский. - Ты похудел, изменился.
- Болен, - коротко ответил Россол.
- Чем?
- Чахоточкой, как говорит один мой знакомый фельдшер.
Россол усмехнулся, боком взглянул на Дзержинского и вдруг сказал:
- Я тебя очень люблю, Яцек.
- И я тебя очень люблю, - просто и спокойно ответил Дзержинский. - И у меня есть одно предложение тебе, - угадай, какое?
- Поехать в Италию лечиться, - грустно улыбнулся Россол, - или не верить врачам, которые всё врут. Да? Это ты хотел сказать?
Но Дзержинский хотел сказать совсем не это. Поблескивая глазами, он предложил устроить пир в честь свидания друзей? Идет? В конце концов, один раз в жизни можно себе позволить небольшой пир. Черт побери, уже полгода он не ест досыта! И, кроме того, ужасно хочется кофе. Натурального черного кофе. Он так согревает и так поддерживает силы! Не правда ли?
Шли медленно, не торопясь, вспоминали Ковно, Вильно, тамошние фабрики, стариков сапожников, работу, юность. Разговаривая и вспоминая, вышли из парка на улицу и остановились у кафе, которое показалось им недорогим.
- Сюда? - спросил Дзержинский.
- Сюда, - решительно ответил Россол.
Дзержинский оглянулся: сзади было 'чисто', как говорили в тех случаях, когда по следу не шел филер. Россол отворил тяжелую дверь с цветными стеклами и первым вошел в низкое, сводчатое помещение, в котором седой и благообразный швейцар снимал с посетителей пальто и шубы.
- Снимем пальто?
Швейцар уже вышел из-за загородки и стоял готовый принять платье гостей.
- Снимем, - согласился Дзержинский.
Раздеваться было очень неприятно: куртка Дзержинского была подбита протертым 'рыбьим мехом', с большими лысинами, а главное, у нее сегодня, как назло, оторвалась подкладка рукава - вата вместе с какими-то тряпочками, - и все это висело на нитках, как нечто самостоятельное и к куртке не имеющее никакого отношения.
Приняв от Дзержинского куртку и назвав ее почему-то рединготом, швейцар вправил ей рукав, покачал головой и начал раздевать Россола - снял с него тоненькое потертое пальто, потом ватный пиджачок солдатского образца, потом стеганый на фланели жилет. Лицо у швейцара сделалось непроницаемым.
Кафе было маленькое и почти пустое. Под матовыми колпаками горели газовые лампы. В красном кирпичном камине жарко потрескивали смолистые поленья. Столик у камина, покрытый свежей скатертью, был свободен, и приятели, усевшись, протянули ноги к огню. Потом оглядели друг друга.
- Почему это на тебе студенческая тужурка? - спросил Дзержинский.
- Купил у старьевщика, - ответил Россол. - Нельзя же ходить голым.
Только здесь они оба почувствовали, как устали за этот день, как продрогли, как хочется поесть и погреться возле камина у огня.
- А тут шикарно, - сказал Россол. - Я бы с удовольствием просидел здесь целый вечер.
- Даром не позволят сидеть, - произнес Дзержинский. - Если сидеть, так надо есть и пить.
Подошла официантка с крахмальной наколкой на голове и в крахмальном белом фартучке.
- Дайте карту кушаний, - сказал ей Россол с таким видом, точно всю жизнь только и делал, что болтался по кафе. И, прищурившись, стал читать названия кушаний - мясных, рыбных, овощных, которые шли в карточке перед сладкими, пирожными и печеньями.
- Нет, мясо на ночь тяжеловато, - сказал Дзержинский, хоть с утра он ничего еще не ел, кроме пирога с печенкой, купленного утром у торговки на улице, - мясо не стоит, вот разве что-нибудь легкое из рыбы. Прочитай-ка, что у них есть рыбное...
Россол прочитал еще раз, но они так ничего и не нашли подходящего и остановились на двух яичницах с колбасой.
- Это, пожалуй, будет полегче, - согласился Россол.
После яичниц они заказали по стакану кофе - Дзержинский черного, а Россол со сбитыми сливками - и по пирожному. Пирожные пошли выбирать к стойке.
Каких тут только не было пирожных: миндальные, и ореховые, и шоколадные, и слоеные, и корзиночки, и с заварным кремом, и с засахаренными фруктами... Выбирать пришлось довольно долго.
- Мне вот это - с кремом и с фисташками, - сказал наконец Россол, - на вид оно довольно привлекательное, каково-то будет на вкус...
- А мне миндальное, - сказал Дзержинский.
Они вновь сели у камина. Но официантка в наколке все не уходила...
- Почему она не уходит? - шепотом спросил Дзержинский у Россола.
- Наверное, у нас с тобой такой шикарный вид, что она не прочь сначала получить деньги.
Дзержинский покраснел и вынул из кармана деньги.
- Получите, - сказал он, - и поторопитесь, барышня!
Официантка ушла; она действительно не верила этим гостям: слишком уж у них неважные костюмы, у этих господ, и слишком голодные лица. Нет уж, с таких всегда полезно получить деньги вперед.
Россол сидел, повернувшись лицом к камину, и не мигая смотрел на огонь.
- Это смешно, - вдруг сказал он, - это смешно, Яцек, что она не поверила тебе. Не поверила человеку, который...
- Брось, Антон, - сказал Дзержинский.
Он вынул папиросу, хотел закурить, но не нашел спичек в кармане. У Россола спичек тоже не было.
- Пойди, там у окна сидит толстый человек и курит, - сказал Россол, прикури у него.
Дзержинский приподнялся, но тотчас же вновь сел и быстрым шепотом сказал Россолу:
- Там филер. Когда мы вошли, его не было. Не оборачивайся. Он делает вид, что читает газету, на самом деле он ничего не читает, а смотрит в зеркало и следит за нами. Надо уходить. Живо!
В это время вошла официантка с подносом. На подносе стояли сковородки с яичницей, хлеб, соль. Яичница шипела на сковородках.
- К сожалению, мы должны уйти, - сказал Дзержинский, - вы слишком нас задержали.
Официантка широко раскрыла глаза.
- Теперь уже быстро, - сказала она, - теперь все будет в одну минуту!
Но странных гостей уже не было. Они шли к дверям.
Филер тоже встал. Они одевались все вместе - усатый, с торчащими ушами филер, Дзержинский и Россол. Россол одевался первым; сначала он надел свой жилет на фланели, потом ватник, потом пальто. Дзержинский стоял в это время рядом с филером, бок о бок с ним, посвистывал и глядел в его кофейные
