ней ближе всех и успел выскочить, пока мы пытались собраться со своими перегретыми мыслями.
Не прошло и двадцати секунд, как снова послышался мерный рокот двигателей.
Прямо над моим ухом раздался звонок интеркома. Включив микрофон, я прохрипел: «Да?» — и услышал голос Эла:
— Кто это сделал?
— Кли Янг, — ответил я. — Он все еще не вернулся.
— Скорее всего, отправился за шлемами, — предположил Эл. — Передай ему мою благодарность.
— Ну как там у тебя? — поинтересовался я.
— Хорошего мало. Хуже всего… глазам. — Он на мгновение замолчал, затем продолжил: — Надеюсь, я все же продержусь до конца… как-нибудь. Когда я в следующий раз дам сигнал, пристегнитесь или ухватитесь за что-нибудь покрепче.
— Зачем? — не то прокричал, не то прохрипел я.
— Хочу закрутить корабль вокруг продольной оси. Попытаюсь… равномерно распределить… нагрев.
Слабый щелчок, раздавшийся в микрофоне, означал, что Эл отключился. Я велел всем пристегнуться. Марсианам же беспокоиться было не о чем — с тем количеством присосок, размером с хорошее блюдце каждая, они могли на любой поверхности держаться как приваренные.
Кли вернулся, и оказалось, что предположение Эла было верным. Он притащил с собой дыхательные аппараты на всю свою шайку. Видно было, что он тащит сей тяжкий груз из последних сил, поскольку температура уже поднялась настолько, что начало пронимать даже его.
Эти марсианские лодыри тут же радостно напялили на себя свои любимые шлемы и загерметизировали их, чтобы установить внутри свои вожделенные три фунта. Как мало нужно для полного счастья! Учитывая, что мы, земляне, пользуемся скафандрами, чтобы удержать воздух внутри них, довольно странно наблюдать, как эти ребята напяливают дыхательные аппараты, чтобы изолировать себя от окружающей атмосферы.
Едва они покончили с обустройством и даже вытащили шахматную доску, чтобы устроить небольшой блицтурнир, как раздался сигнал. Мы ухватились кто за что смог. Марсиане тут же повисли на своих присосках.
Корабль медленно, но безостановочно начал вращаться вокруг своей продольной оси. Шахматная доска с расставленными на ней фигурами не удержалась — и поползла сначала по полу, затем по стене, а через некоторое время по потолку. Благодаря солнечному притяжению она всегда оставалась на стороне, обращенной к Солнцу.
Я увидел, как напряженно и мрачно наблюдает за движением черного слона изнуренный жарой Кли Морг. Наверняка сейчас в его похожей на аквариум башке проносятся самые отборные марсианские ругательства.
— Три с половиной часа, — задыхаясь, пел Макналти.
Объявленные им ранее четыре часа наверняка подразумевали двухчасовое приближение к Солнцу, а затем соответственно два часа постепенного удаления от него. То есть, когда останется два часа, мы окажемся максимально близко к солнечному пеклу, и это будет самым опасным моментом.
Самого критического момента я не помню, поскольку потерял сознание за двадцать минут до его наступления. Думаю, ни к чему описывать ужас, который мы в те минуты переживали. Кажется, я тогда даже был немного не в себе. Я чувствовал себя кабаном, которого заживо медленно поджаривают на вертеле в пламени очага. Именно тогда я в первый и последний раз в жизни возненавидел Солнце и больше всего на свет возжелал его гибели. А вскоре после этого я отключился и больше уже ничего хотеть не мог.
Наконец я снова очнулся и с трудом пошевелился — ремни по-прежнему удерживали меня. Это произошло через девяносто минут после прохождения критической точки. Мой затуманенный разум с трудом осознал тот факт, что до теоретического спасения осталось всего полчаса.
Оставалось только гадать, что творилось в отсеке в то время, пока я валялся без сознания, но тогда мне совершенно не хотелось думать. Солнце полыхало во много миллионов раз более свирепо, чем глаз самого свирепого тигра, и в сотни тысяч раз сильнее любого тигра жаждало нашей плоти и крови. Пылающие языки пламени пытались лизнуть крошечный кораблик, внутри которого в ужасе скорчилась кучка полумертвых существ, приготовившихся к самому худшему.
А в самом носу этой стальной капельки, один как перст, за пультом перед кварцевыми иллюминаторами восседал Эл Стор, наблюдая, как все ближе и ближе к нам становится пылающий ад.
С трудом поднявшись на ноги, я пошатнулся и снова рухнул на место, как тряпичная кукла. Корабль, похоже, перестал вращаться и теперь пулей летел вперед.
Первыми пришли в себя марсиане. Я заранее знал, что так и будет. Один из них помог мне принять вертикальное положение и придерживал меня, пока я снова не обрел контроль над своим измученным телом. Тут я заметил, что еще один марсианин растянулся поверх потерявших сознание Макналти и еще трех пассажиров. Таким образом он частично прикрыл их от невероятного жара. Судя по всему, они особо не пострадали и вскоре могли прийти в чувство.
С трудом доковыляв до интеркома, я включил его и попытался связаться с рубкой, но безуспешно. После первой попытки мне пришлось минуты три набираться сил, а потом я попробовал снова. С тем же успехом. Эл либо не хотел, либо был не в состоянии отвечать.
Но меня это не смутило, и я предпринял еще несколько попыток добиться от него ответа. Никакого результата. Эти усилия закончились еще одним обмороком, и я снова повалился на пол. Жара была ужасающей. Мне казалось, что я высох, как мумия, пролежавшая в песке не меньше миллиона лет.
Кли Янг приоткрыл дверь и, с трудом перевалившись через порог, выполз в коридор. На нем по- прежнему красовался дыхательный аппарат. Через пять минут он вернулся и сквозь диафрагму шлема произнес:
— До рубки невозможно добраться. Все двери закрыты, и за ними, похоже, жарко, как в печи. — Он обвел отсек взглядом, взглянул на меня и, прочитав в моих глазах немой вопрос, добавил: — Воздуха на носу совсем нет.
Отсутствие воздуха означало только одно: иллюминаторы в навигационной рубке приказали долго жить. Иначе воздух оттуда никуда бы не делся. Что ж, все необходимое для ремонта у нас имелось, и когда станет ясно, что мы выбрались из переделки, можно будет не спеша все привести в порядок. А пока корабль сломя голову несся непонятно куда, неизвестно, правильным курсом или нет, с оставшимся без воздуха носовым отсеком и пугающе молчащим интеркомом.
Поэтому мы продолжали просто сидеть и восстанавливать силы. Последним пришел в себя инженер — пациент Сэма, — опять-таки с его же помощью. Макналти вытер со лба пот.
— Четыре часа позади, ребята, — произнес он с каким-то мрачным удовлетворением. — У нас все же получилось!
И, клянусь Юпитером, от этих слов капитана раскаленный воздух в отсеке сразу показался градусов на десять прохладнее. Мы из последних сил выразили свой восторг по этому поводу. Удивительно, как спад напряжения сразу дает о себе знать: мы буквально за одну минуту оправились от слабости и уже были готовы к чему угодно. Но потребовалось еще четыре часа, прежде чем четверо инженеров в скафандрах сумели проникнуть в ад, который царил в навигационной рубке, и вернулись, неся с собой Эла Стора.
С величайшей осторожностью они положили его на койку в мед отсеке. Я бестолково топтался возле безмолвного могучего тела, всматриваясь в сожженное до черноты лицо и без конца повторяя:
— Эл, Эл! Ну как ты?
Видимо, он все же меня услышал, потому что вдруг слабо шевельнул пальцами правой руки, а из его груди вырвался какой-то скрипящий звук. Два инженера отправились в его каюту и принесли оттуда столь поразивший меня при первой встрече огромный кожаный баул. Они тут же закрыли дверь, оставшись с Элом, а меня и марсиан выставили за дверь. Кли Янг слонялся взад-вперед по коридору с таким видом, будто не знал, куда девать свои щупальца.
Сэм вышел к нам примерно через час, и мы тут же бросились к нему:
— Как Эл?
