— Ты думаешь, эта работа перевертышей?
— О нет, ваше величество! — ехидно запротестовал Насимонте. — Как я мог подумать такое? Это, конечно, кто-то из наших. Из профессиональной зависти, скажем, из-за того, что покойник совершил какое-то открытие, которое наши хотели присвоить себе. Вы ведь так полагаете, Валентин? Вы верите, что найдется человек, способный на такое зверство?
— Мы для того и приехали, чтобы разобраться в этом, мой друг, — примирительно сказал Валентин. — Пожалуй, еще рано делать какие-то выводы.
Глаза Магадоне Самбисы чуть не вылезли из орбит — так потрясла ее дерзость Насимонте, посмевшего спорить с самим понтификом.
— Быть может, проедем теперь в лагерь? — спросила она. Как странно, думал Валентин, пока они ехали мимо груд камня, как странно очутиться опять среди этих чуждых, колдовских руин. Зато он, по крайней мере, вырвался из Лабиринта. Хуже Лабиринта, по его мнению, не было уже ничего.
Это был его третий визит в Велализьер. Первый состоялся давно, когда Bалентин еще был короналом, в тот странный период его жизни, когда узурпатор Доминин Барьязид захватил его трон. Тогда Валентин остановился здесь с горсточкой сторонников — Карабеллой, Насимонте, Слитом, Эманаром, Делиамбером и другими — во время своего похода на север, к Замковой горе, с целью отнять свой трон у ложного коронала.
Валентин был молод тогда, а теперь уже нет. Он понтифик Маджипура вот уже девять лет, а до того четырнадцать был короналом. В его золотистых волосах появились белые нити, и он, хотя и сохранил мускулы и выправку атлета, уже чувствует первые признаки возраста.
В тот первый раз в Велализьере он поклялся, что расчистит руины от сорных трав и пришлет сюда археологов для исследования и восстановления древних зданий. Он собирался привлечь к этой работе и вождей метаморфов. Таким образом туземцы, презираемые и гонимые в прошлом, могли занять более значительное место в жизни Маджипура. Валентин знал, что метаморфы кипят от гнева и что их нельзя больше держать в резервациях, где вынуждали их жить его предшественники.
Он сдержал свою клятву и вернулся в Велализьер годы спустя — посмотреть, каких успехов добились археологи.
Но метаморфы, возмущенные вторжением Валентина на их запретную территорию, наотрез отказались участвовать в экспедиции, чего он совершенно не ожидал.
Скоро он убедился, что метаморфы вовсе не против восстановления Велализьера, но намерены сделать это сами — когда прогонят человеческих захватчиков и прочих чужаков с Маджипура и вновь возьмут планету в свои руки.
Восстание метаморфов, тайно подготавливаемое в течение многих лет, разразилось вскоре после того, как Валентин вернул себе трон. Первая группа археологов, посланная Валентином в Велализьер, успела лишь предварительно расчистить кое-какие участки и набросать карты местности. На время войны работы пришлось прекратить.
Боевые действия закончились победой Валентина. Составляя мирный договор, он постарался отменить как можно больше ограничений, вызывавших недовольство метаморфов. Данипьюр — таков был титул их королевы — была допущена к власти как полноправная правительница наряду с понтификом и короналом. Сам Валентин как раз тогда переместился с трона коронала на трон понтифика и вспомнил о своем плане восстановления Велализьера. Но теперь он позаботился, чтобы это происходило в тесном сотрудничестве с метаморфами. Их археологи должны были работать бок о бок с учеными из северного Аркилонского университета, которым он поручил эту задачу.
За прошлый год было сделано немало, чтобы поднять руины из забвения, в котором они столь долго пребывали. Но теперь это уже не радовало Валентина. Ужасная смерть, постигшая маститого метаморфского археолога на древнем алтаре, показывала, что в этом месте действуют какие-то злые силы. Гармония, которую, как он полагал, принесло миру его правление, оказалась куда более шаткой, чем ему представлялось.
К тому времени, как Валентин обосновался в своей палатке, стало смеркаться. По обычаю, против которого он был бессилен, его поселили одного, а его супруга Карабелла на этот раз осталась в Лабиринте. Она и его всеми силами пыталась удержать от поездки. Тунигорн, Миригант, Наси монте и вроон заняли вторую палатку, а в третьей разместилась охрана.
Валентин вышел в вечерний сумрак. Зажглись ранние звезды, и на горизонте виднелось зарево Большой Луны. Воздух был сух до треска — казалось, его можно разорвать руками, как бумагу, и на пальцах останется пыль. Странный покой царил здесь, нездешняя тишина.
Зато здесь он под открытым небом и смотрит на настоящие звезды, и здешний воздух, хоть и сухой, тоже настоящий, а не искусственный, как в городе понтификов. Валентин был благодарен за это.
Вообще-то ему не полагалось покидать Лабиринт.
Его место как понтифика там, глубоко под землей, где многочисленные ярусы укрывают его от обыкновенных смертных. Коронал, младший правитель, живущий в замке на сорок тысяч комнат на заоблачной вершине Замковой горы, — вот активная фигура, представляющая собой монархическую власть Маджипура. Но Валентин терпеть не мог сырой Лабиринт, где высокий сан вынуждал его жить, и пользовался каждым случаем, чтобы улизнуть оттуда.
А в этом случае его вмешательство было прямо-таки обязательным. Убийство Гуукаминаана — серьезное дело, требующее расследования на высочайшем уровне, а коронал Хиссьюн как раз отбыл на далекий континент Зимроэль. Пришлось понтифику заменить его.
— Любишь смотреть на небо, да? — Герцог Насимонте приковылял из своей палатки и стал рядом. В его хриплом голосе слышались нежные ноты. — Понимаю дружище. Хорошо понимаю.
— Я редко вижу звезды, Насимонте, там, где мне приходится жить.
— Приходится? — хмыкнул герцог. — Самый могущественный человек на свете — всего лишь узник? Сколько в этом иронии! Как печально!
— Я знал с того самого дня, как стал короналом, что когда-нибудь мне придется жить в Лабиринте. И я попытался примириться с этим. Ты же знаешь, я никогда и не думал быть короналом. Если бы Вориакс остался жив…
— Да, Вориакс… — Брат Валентина, старший сын верховного советника Дамиандана, которого с детства готовили к тому, чтобы занять трон Маджипура. Насимонте пристально посмотрел на Валентина. — Ведь это метаморф сразил его тогда в лесу? Теперь-то доказано?
— Какая теперь разница, кто убил его? — неохотно сказал Валентин. — Он умер, и его трон перешел ко мне, как к другому сыну нашего отца. Я никогда и не мечтал носить эту корону. Все знали, что она предназначена Вориаксу.
— Но его ждала иная судьба. Бедный Вориакс.
— Да, бедный Вориакс. Стрела поразила его, когда он охотился в лесу на восьмом году своего корональства — стрела из лука какого-то метаморфа, затаившегося в чаще. Приняв корону своего погибшего брата, Валентин обрек себя на неизбежное сошествие в Лабиринт, когда старый понтифик умрет и он, коронал, займет его место.
— Ты верно сказал — так распорядилась судьба. И теперь я понтифик. Но я просто не могу все время сидеть под землей — и не стану.
— Да кому какое дело? Понтифик может поступать, как ему угодно.
— Да, но не выходя за рамки закона и обычая.
— Ты сам творишь закон и обычай, Валентин. Ты всегда так поступал.
Валентин понимал, что Насимонте имеет в виду. Понтифик всегда был не совсем обычным монархом. Во время своего изгнания он скитался по свету как бродячий циркач, забыв о своем титуле из-за амнезии, которой наделили его сторонники узурпатора. Эти годы изменили его необратимо, и он, даже вернув себе свои права, продолжал вести себя так, как немногие короналы до него: общался с народом, весело проповедуя мир и любовь — и это в то время, когда метаморфы готовили свою тщательно выношенную войну против ненавистных завоевателей.
И когда война наконец вынудила Валентина принять сан понтифика, он тянул сколько мог, прежде чем сдать верхний мир своему протеже Хиссьюну и спуститься в подземное царство, столь чуждое его солнечной натуре.
