Затем появился двухмоторный истребитель «Мессершмитт-110». К его хвосту был прицеплен трос с конусом. Вайдеман бросил машину свечкой, сблизился с конусом и нажал гашетки пушек. Конус, пропитанный фосфорным составом, мгновенно вспыхнул белым огнем и растаял в воздухе. Вайдеман перевернул машину на спину и стал падать к земле. Метрах в ста он поставил «Штурмфогель» в нормальное положение и зашел на посадку.
— Максимальная скорость этого самолета около девятисот километров, сказал Мессершмитт Герингу. — Согласитесь, что в мире еще нет ничего подобного.
На белом рыхлом лице Геринга выступили красные пятна. Рейхсмаршал, пораженный увиденным, разволновался. Мессершмитт знал, что он быстро возбуждается и так же быстро скисает. Но сейчас Геринг был неподдельно растроган.
— С этим самолетом мы покончим со всеми врагами! Поздравляю, Вилли! Вы снова сделали превосходный подарок рейху.
— Я рад служить Германии, — ответил Мессершмитт.
— Сколько у него пушек? — спросил Геринг.
— Четыре двадцатимиллиметровых… Или могут стоять одна пятидесятимиллиметровая и один пулемет.
— Превосходно, Вилли! Все «крепости» янки, томми и иванов разобьются теперь о вашу крепость. — Геринг театрально обнял костлявого Мессершмитта.
Но тут он вспомнил, что Гитлер хотел из «Штурмфогеля» сделать не перехватчик, а бомбардировщик. Сам Геринг был летчиком в первую мировую войну и, конечно, понимал, что из цапли нельзя сделать еще и курицу, но все же спросил:
— Скажите Вилли, а нельзя приспособить «Штурмфогель» под бомбардировщик? Кажется, я подписывал какой-то приказ об этом…
— Господин рейхсмаршал, мы проводили испытания с подвешенными бомбовыми болванками, и самолет терял почти двести километров скорости.
— Вот это и плохо, господин Мессершмитт, — отозвался из свиты фельдмаршал Мильх, юркий, курносый, толстенький человек с пухлым женским лицом и плутоватыми глазами, прикрытыми набрякшими веками.
— Но я с самого начала задумывал делать перехватчик. Вы сами хорошо знаете, что бомбардировщики не моя стихия, а скорее Хейнкеля, — обернулся к нему Мессершмитт.
— А если бомбы спрятать внутрь фюзеляжа? — спросил Геринг.
— Тогда придется перекомпоновать всю кабину и систему управления. Короче, строить новую модель.
— Ну что ж, я скажу фюреру о «Штурмфогеле». Надеюсь, он согласится использовать самолет как перехватчик, — сказал Геринг и подошел к вытянувшемуся Вайдеману. — Вы, майор, доставили мне большое удовольствие своим мастерством.
Черные лакированные «мерседесы» увезли Геринга в Аугсбург. Там Мессершмитт хотел показать рейхсмаршалу свои основные заводы. Зандлер, оробевший перед столь высоким начальством, наконец пришел в себя.
— Завтра в шесть, Альберт, проведем серию последних испытаний, и, кажется, на этом наша работа закончится.
Вайдеман с состраданием посмотрел на посеревшего от утомления и болезни профессора — старик был уже не жилец на этом свете.
— Вам нужно отдохнуть, — сказал он вслух.
Зандлер махнул рукой:
— Какой тут отдых…
Он вытащил книжку и выписал чек на пятнадцать тысяч рейхсмарок.
— Вот вам за сегодняшний полет от Мессершмит-та. Только, пожалуйста, не напивайтесь сегодня. Пихт ведь тоже будет сопровождать вас?
— Обещаю вам, что мы будем трезвы, как агнцы, — сказал Вайдеман, и сердце у него заныло от того, что Пихт, очевидно, полетит последний раз, если уж им заинтересовалась контрразведка.
«Неужели Пихт русский агент?» — подумал он, веря и не веря Коссовски.
Наутро синоптики дали обнадеживающий прогноз. Несильный ветер рассеял облачность. Еще в темноте Вайдеман, Гехорсман и Пихт приехали на аэродром. В предрассветном полумраке у машин возились дежурные техники.
По дороге на аэродром Вайдеман и словом не обмолвился о разговоре с Коссовски. Но его выдали глаза. Пихт догадался и встревожился.
«Времени нет. Значит, нужно сегодня», — подумал Пихт.
Он посмотрел на Гехорсмана. Карл сидел, безучастно глядя на дорогу. В последний момент Пауль засомневался в том, что немец сможет взорвать «Штурмфогель», и решил это сделать сам, едва представится возможность.
В столовой за кофе ни Пихт, ни Вайдеман, ни Гехорсман не проронили ни слова. Только когда они направились к своим стоянкам, Вайдеман, пряча глаза, бросил Пихту:
— Ты не подходи в воздухе близко. Можем столкнуться.
— Ладно, — ответил Пихт.
Ровно в шесть Вайдеман запустил двигатели. Пихт закрыл фонарь и тоже включил зажигание мотора.
— Прошу взлет, я «Сигнал», — передал он.
— Прогрейте мотор, черт возьми! — крикнул Зандлер.
Через минуту Пихт был в воздухе. «Действовать, действовать! Нельзя больше ждать ни минуты. Но как? Меня же эсэсовцы не пустят на стоянку… А если когда „Штурмфогель“ встанет на дозаправку?.. Тогда без помощи Карла все равно не обойтись».
О себе Пихт не заботился. Он думал сейчас о своей ближайшей задаче взорвать «Штурмфогель».
Могуче гудел мотор. Винт золотили первые солнечные лучи. Поголубело небо, скрывая звезды в наступающем дне. В висках больно стучала кровь. Пихт посмотрел на высотомер. Семь тысяч метров показывали его короткие белые стрелки. Пихт надел кислородную маску и открыл краник. В нос ударила холодноватая струя. Он услышал свое дыхание — резкий вдох и выдох. Справа задышал вместе с ним индикатор подачи кислорода. Два белых сегмента то сбегались, то разбегались, открывая и закрывая клапан.
Пихт посмотрел вниз. «Штурмфогель» сидел на земле. Удивившись тишине в наушниках, он взглянул на регулятор рации. «Когда же я отключился? Надо быть внимательней!»
Он включил рацию и сразу же услышал крик Зандлера:
— «Сигнал», «Сигнал»! Будь ты проклят!
— Я «Сигнал». Прием.
— Почему вы молчали?
— Что-то стряслось с рацией.
— Немедленно идите на посадку! «Неужели все пропало?»
— Что произошло?
— Какие могут быть вопросы! Немедленно на посадку!
Пихт убрал газ и двинул ручку от себя. «Мессершмитт» быстро потянуло к земле.
Пихт прошел низко над полосой. Около «Штурмфогеля» стояло много людей.
— Прошу посадку, — сказал он положенную фразу.
— Да. Сделайте одолжение, — буркнул Зандлер.
«Конечно, они что-то пронюхали». Толкнувшись о бетонку, машина проскочила по полосе в лес и нырнула под маскировочную сеть. Пихт откинул фонарь.
— В чем дело? — спросил он у техника.
— Отравился оберштурмфюрер. Зандлер объявил пятиминутный траур.
К Пихту подошел Вайдеман.
