науку пару долларов. И это будет, в пересчете на время, самый большой гонорар, который вы когда-либо получали!
Опять хмыканье.
– Где находится Хорн-стрит?
– В Виллидже. Полчаса ходьбы пешком. А я сегодня не гулял.
– Вот и хорошо.
Вулф углубился в книгу.
Глава 2
Большинство домов на Хорн-стрит, которая протянулась всего на три квартала, нуждается в покраске и отделке, но номер 219, четырехэтажное кирпичное строение, блестел бежевым тоном основных стен и коричневой отделкой лепных украшений. Венецианские жалюзи на окнах тоже были коричневыми. Поскольку Бэнс жил припеваючи, я решил, что он один занимает весь дом, но в прихожей на панели оказались три имени подле кнопок электрических звонков.
Самая нижняя была в квартиру Фауджера, средняя – Кирка, а верхняя Джеймса Невилла Бэнса. Я нажал на верхнюю, и после непродолжительного ожидания из решетки раздался голос:
– Кто это?
Я немного наклонился, чтобы мой рот оказался на уровне решетки, и сообщил:
– Мое имя Арчи Гудвин. Я хотел бы видеть мистера Бэнса.
– Я и есть Бэнс. Чего вы хотите?
Это был баритон, без признаков скрипа или визга.
Я сказал решетке:
– У меня имеется принадлежащая вам вещь, и я бы хотел ее вам возвратить.
– У вас есть принадлежащая мне вещь?
– Точно.
– Что это такое и где вы ее взяли?
– Вношу поправку. Я думаю, что она принадлежит вам. Это шелковый галстук с сатклиффским ярлыком точно такого же цвета, как этот дом, с диагональными полосочками того же цвета, как отделка. Кремовый с коричневым.
– Кто вы такой и где вы его взяли?
У меня лопнуло терпение:
– У меня предложение. Установите телевизор так, чтобы сверху видеть прихожую, и позвоните мне в офис Ниро Вулфа, где я работаю, и я вернусь назад. На это уйдет около недели и обойдется вам недешево, но зато вы сможете посмотреть на галстук, не впуская меня в дом. После того, как вы его опознаете, я расскажу вам, где я его взял. Если же вы не…
– Вы сказали – Ниро Вулф? Детектив?
– Да.
– Но что – это нелепо.
– Согласен. Полностью. Позвоните, когда будете готовы.
– Ну да, ладно. Воспользуйтесь лифтом. Я в студии, на самом последнем этаже.
В дверях что-то щелкнуло. На третий щелчок я нажал на ручку и вошел. К моему изумлению, внутренняя прихожая была не кремовая, а темно-красного цвета с черными окантовками панелей, а дверь лифта была из нержавеющей стали. Когда я нажал на кнопку и дверь отворилась, вошел внутрь и нажал уже на кнопку четвертого этажа, я практически не слышал звука вибрации, можно сказать, полная противоположность подъемнику у нас на Тридцать пятой Западной улице, которым всегда пользуется Вулф и никогда не пользуюсь я.
Выйдя из лифта, я снова поразился: поскольку Бэнс заговорил о студии, я ожидал почувствовать запах холста и увидеть сборище изображений Бэнса, но с первого взгляда мне показалось, что я попал на склад роялей и пианино. В большой комнате их стояло три штуки.
Стоящий там человек заговорил лишь тогда, когда мои глаза остановились на нем.
Маленького роста, но зато со слишком большим носом для его очень гладкого лица без морщин и выдающимся вперед тяжелым подбородком, он был далеко не представительным экземпляром человеческого рода, но зато его одежда – шелковая рубашка кремового цвета и коричневые в обтяжку брюки – были безукоризненны. Он наклонил набок голову, кивнул и сказал:
– Я узнаю вас. Ваш портрет был напечатан в журнале «Фламинго».
Он приблизился на один шаг:
– Что вы такое говорили о галстуке? Позвольте на него взглянуть.
– Это тот, который вы мне послали.
Он нахмурился:
– Тот, который я вам послал?
– Похоже, что произошла какая-то накладка. Вы Джеймс Невилл Бэнс?
– Да, разумеется.
Я достал из кармана конверт и записку и протянул их ему.
– В таком случае это ваши письменные аксессуары, – спросил я, не подыскав более подходящего слова.
Он собрался забрать их у меня, но я задержал его руку. Он издали прочитал адрес на конверте, прочитал записку и спросил, с хмурым видом подняв на меня глаза:
– Что это за игра?
– Я прошагал сюда почти две мили, чтобы выяснить.
И я достал из бокового кармана галстук.
– Он находился в конверте. Это ваш галстук?
Я позволил ему взять его в руки и чуть ли не обнюхать.
– Откуда такое пятно?
– Понятия не имею. Это ваша вещь?
– Да. Я хочу сказать, должно быть…
Он пожал плечами:
– Тот же фасон, да и расцветка… Они ее оставили специально для меня. Или считалось, что оставили.
– Вы отправили галстук мне в этом конверте?
– Нет, для чего бы…
– Вы звонили мне сегодня утром с просьбой галстук сжечь?
– Нет. Вы получили галстук сегодня?
Я кивнул:
– Да, утром. А телефонный разговор состоялся в четверть десятого. У моего собеседника был скрипуче-писклявый голос, который потребовал, чтобы я сжег вложение в конверт. У вас нет ли поблизости вашей фотографии?
– Зачем?.. Да. Но для чего?
– Вот вы меня узнали, а я вас не узнал. Вы спрашиваете, что это за игра? Я тоже. А что если вы вовсе не Бэнс?
– Что за нелепое предположение!
– Возможно, но почему бы мне не пошутить?
Он собирался объяснить, почему, но передумал. Пройдя через все помещение, он обошел кругом пианино и приблизился к полкам, прикрепленным к стене, взял что-то с одной из них и вернулся ко мне. Это была тоненькая книжечка в кожаном переплете, на которой было вытеснено золотом: «Музыка будущего Джеймса Невилла Бэнса». Внутри две первые страницы были пустыми, на третьей внизу имелись всего лишь два слова «Частное издание», а на четвертой портрет автора.
