Сотрудничество поэзии

Помнишь ту поддельную карту Москвы
что они раздавали всегда?

Помнишь певца на ходулях
в тумане Каменного Моста

гневающегося на Бога и наготу?
Растение посвященное Артемиде,

гребень брошен за ним?
И Дом Повешенного Человека

пропахший шалфеем и мятой?
А ты не знал, что Козерог восходит?

Итак бери своих сов любимых и коз
ролики, и айда.

Перевод Владимира Аристова

Из антологии (Сон П.)

Книга исполненная темных картин
или то было стихотворение
обнаруженное в книге
первая строка которой гласит

«Книга исполненная темных картин»
темных как река Эроса
или туманы Творения
Кто ж заметит

среди таких образов
если мы смешаем
дыхание, войдем
друг в друга

с болью и наслаждением перемешанными
как в книге исполненной темных картин
темных как греза о переводе
или туманы Творения

Этюд

В затемненной комнате они
говорят, выступая, как один, против
религии слова, против
пророческого, возвышенного,
орфического зова. Это
странный разговор, происходящий к тому же
после долгих часов занятий
любовью, с полудня по сию пору, в это
их второе свидание, шторы
задернуты, чтобы снаружи не проникал
искусственный свет. Сидя
на кровати, спиной
к нему, она курит.
Неясно, верят ли они
в то, что говорят.

Перевод Александра Скидана

Контрпоэтика и современная практика Первое: Истоки (множественное число)

Итак, первое мое выступление посвящено истокам. Последние пару лет я попытался размышлять об этом чуть более систематично, прежде всего потому, что в моем случае картина настолько беспорядочна, настолько разнородна и многообразна, что стала интересовать меня некоторым образом больше, чем могла бы заинтересовать картина четкая и однозначная — что, полагаю, кое-что говорит о моей собственной эстетике. Как бы то ни было, я начал размышлять об этих истоках как с точки зрения различных культур, к которым я склонен отсылать или от которых отталкиваюсь в своей работе, так и наряду с этим моего собственного отождествления с чем-то, что, сильно огрубляя, можно назвать контрпоэтикой. Само собой, стоит только выдвинуть контрпоэтику, как она тотчас становится официальной и, следовательно, перестает быть контрпоэтикой. Это иллюзия. Но в некоторых отношениях я чувствовал отождествление с поэзией определенной сложности и сопротивления — сопротивления в плане сопротивления значению в простейшем понимании, а не, разумеется, сопротивления сигнификации в понимании более широком. Сопротивления, скажем так, предписанному значению. Сопротивления политическим предписаниям культуры, как они представлены в конвенциональных схемах повествовательности, конвенциональных схемах эмоциональности и так далее.

Меня, конечно же, всегда интересовали альтернативы тому, что стало каноническим, если не единственным, мейнстримом американской культуры, которому можно давать разные определения, но в одном отношении его можно представить в виде состоящего из Фроста-Элиота-Одена ядра официально принятой модернистской поэзии. В какой-то момент даже провозгласили век Одена. Не знаю, подпишется ли кто-нибудь сегодня под таким утверждением. Это даже не вопрос качества, потому что об Элиоте я