Мне показалось, что она знает все. Может быть, так и было. Кто скажет? Во всяком случае, она знала, что надо делать, как и всегда знала -- и тогда, и потом.
-- Я вижу, -- продолжала она, -- что вы меня помните только наполовину. Я училась в школе медицинских сестер поблизости от того места, где вы попали в аварию, и поспешила туда вместе с другими, как только мы об этом услышали. Это я была с вами, когда вы пришли в сознание.
-- Помню, -- признался я. -- А ваш?..
-- Мой отец, -- сообщила она. -- Вы никогда не встречались с смоим отцом.
-- Мое имя Форестер, -- представился я. -- Майор Форестер.
Он поклонился.
-- Мой отец -- граф де Требо, -- объявила она с легким жестом.
Мы пожали друг другу руки, как люди, впервые встретившиеся.
-- Я так обязан вашей дочери, -- пробормотал я.
Он улыбнулся -- не без удовольствия.
-- В этом вы не одиноки, -- заметил он. -- Прошу вас, присоединяйтесь к нам.
Я сел к ним за столик. Мы позавтракали втроем так, словно это было обыкновеннейшей вещью на свете. За кофе я собрал все свое мужество и упомянул, насколько мог небрежно, Шато.
-- Ваш дом совсем пустует? -- рискнул спросить я. -- Вам никогда не приходило в голову заглянуть туда?
-- Никогда, месье, -- ответил он с ноткой той, прежней горечи. -- Я не переступал его порога двадцать лет.
-- Отец, -- мягко объяснила девушка, -- очень огорчен тем, что дядя продал все наши фамильные ценности, но это пришлось сделать -- надо было платить долги.
-- Конечно, -- проговорил я серьезно.
После завтрака господин граф удалился. Оказалось, что он болен и должен помногу отдыхать. Я вышел с Анжелой в сад. Льщу себе мыслью, что всегда был философом. Не вижу смысла пытаться зондировать тайны, по самой природе своей неразрешимые. И как бы то ни было, в величайшей тайне из всех нет ничего ужасающего. Самая насущная и человечная вещь -- любовь, проявившая себя так поразительно, что даже и те слова, которые я бормотал, обняв девушку в тот вечер в беседке пансиона, оказались ненужными. Словно где-то в другом месте они уже были сказаны раньше.
