- Мне домой - направо. Вот по этой дорожке, в балку. Домой... Когда мы теперь наш хутор заново отстроим?.. Харитон Акимыч говорил: у вас на Кубани нет ни матери, ни жены. Вам же все равно. Приезжайте после войны к нам жить, товарищ лейтенант!
- У меня на Кубани невеста...
- Невеста? - Шевельнула вожжами, лошади пошли. - Ждет вас?
- Не знаю. Писем не получал... Этот серый сейчас захромал или это у него давно?
- Раненный был в ногу. Зажило, а хромает. Теперь так и останется.
Дорохин на ходу свернул папиросу, закурил.
- Куда ж это вы решили меня проводить? До самой каменоломни?
- Вон до того белого кустика.
- То - слива, дичка. Кто-то семечко уронил, выросло. Цветет одна, при дороге... А я мечтала: вот бы хорошо, если б вы у нас остались! Вы нас от немцев освободили, вам тут и жить! Мы бы вас уважали, дом хороший построили бы!
- Наше солдатское дело такое, Дуня, - далеко наперед нельзя загадывать. Не знаем, что с нами завтра будет, кто из нас до конца войны доживет...
- А приехали бы?
- Вот что дома - не знаю. Не пишут мне...
У белой, в цвету, будто обсыпанной снегом, сливы-дички Дуня остановила лошадей.
- Киньте цигарку!
Дорохин в две глубокие затяжки докурил папиросу, кинул.
Взяв вожжи в правую руку, Дуня склонилась через грядку, сильно, до боли, обняла левой рукой Дорохина за шею, жарко поцеловала в губы... Дорохин чуть не задохнулся невыпущенным из легких дымом... Засмеялась, хотела сразу - по лошадям и удрать. Но не тут-то было. Обшлаг рукава кофточки зацепился на плече Дорохина за пряжку ремня планшетки.
- Ой! - смущенно, тихо вскрикнула Дуня.
Пришлось еще склониться к нему, чтобы отцепить рукав. И еще раз поцеловала его.
- Кубань далеко! Не обидится ваша невеста. Не увидит!
Привстала на колени, дернула вожжами, свистнула. Лошади тронули шагом.
- На моих рысаках не ускачешь.
Опять засмеялась, хлестнула кнутом. Рослые, худые одры раскачались, побежали крупной верблюжьей рысью. Повозка загремела по каменистому дну балки...
Дорохин покрутил головой, пробормотал ошалело: 'Ну и ну!', поднял с земли пилотку и не успевший погаснуть окурок, жадно, обжигая пальцы, затянулся. Стоял на дороге, пока светлое пятнышко Дуниной кофточки не исчезло в темноте. Повторил, улыбаясь: 'Ну и ну!' - и побрел назад в хутор, оглядываясь и прислушиваясь к цокоту колес в балке...
Когда тягачи подошли к берегу Миуса - уже гудело по всему фронту. Немецкие батареи били беглым огнем, вспышки орудийных выстрелов по ту сторону луга за бугром полыхали, как зарницы. Немцы били пока что не по хутору Южному, а вправо, по селу Теплому, - видимо, там почудилось им наибольшее скопление 'танков'.
Дорохин, посвечивая фонариком, указывал дорогу.
- Держи за мною!
Отвел один тягач подальше от берега, вторую и третью машины развернул в затылок первой.
- Это ж кого мы будем на хозяйство становить? - спросил один водитель тягача. - Кто здесь старший?
- Вот председатель колхоза, - указал Дорохин на Харитона Акимыча.
Старик был уже на берегу, оделся. В воде возился один Головенко.
- Этот дед?.. Магарыч будет, председатель?
- Понимаешь, товарищ, какое положение, - гастроном еще не открыли в хуторе. Со дня на день ожидаем - доштукатурят потолки, люстры повесят, прилавки покрасят, навезут коньяку, шампанского...
- Я не про сегодня спрашиваю. После войны приедем - угостишь?
- Об чем вопрос? Пир горой закатим!
Водители сцепили машины кусками стального плетеного троса.
- Кто там - пройдет вдвое? - спросил Дорохин Головенко.
- Пройдет... Давайте конец, - отозвался замерзающий в реке тракторист.
- Держи!
- Пробуем, что ли, товарищ лейтенант? - спросил, усаживаясь в кабину, водитель головной машины. - Нам тут долго нельзя маячить. Приказано курсировать туда-сюда.
- Пробуйте. Бородач, завязал?
Головенко пускал пузыри, нырял.
- Ух, глубоко! Киньте мне болт с гайкой. Тут петля, на болт возьму...
- Я вылез, товарищ лейтенант, - сказал Харитон Акимыч. - Невтерпеж! Ему все же не так холодно - у него одна нога деревянная.
- Эй, браток, довольно тебе нырять! Трогаем? А?
- Все... Готово!
Харитон Акимыч перекрестился:
- Господи благослови!
- А ты, дед, оказывается, религиозный, - сказал Дорохин.
- Какое религиозный! Десять лет не говел. Так, прибегаю в крайнем случае...
Моторы взревели. Уже нельзя было разговаривать обыкновенным голосом, нужно было кричать.
- Кузьма! - закричал Харитон Акимыч. - Греби прочь! Трактор вытащили - тракториста задавим!
Видно, все же крепко засосало речным илом за полтора года 'утопленника' - три гусеничных шестидесятисильных тягача буксовали на месте, трос натянулся, как струна, а груз в воде не подавался.
- Стой! - закричал Дорохин. - Так не пойдет. Недружно берете. Давайте по сигналу, на фонарик, разом! Смотрите все сюда. Зеленый цвет: 'Приготовились!', красный: 'Взяли!'
Сто восемьдесят лошадиных сил рванули разом. Что-то тронулось, забурлило в воде.
- Идет! Давай, давай!..
Моторы ревели на полном газу. Тягачи буксовали... Лопнул трос... В хуторе, в садах, разорвался первый снаряд, пущенный немцами в эту сторону.
- Перелет... Ныряй, Кузьма! - сказал Дорохин. - Вчетверо пройдет?
- Пройдет, - содрогаясь всем телом, полез в воду Головенко. - Надо было сразу вчетверо...
Второй, третий снаряды легли на лугу, но в стороне, метрах в двухстах.
- Вслепую бьет, наугад, - сказал старшина. - Не видит нас.
Бух!.. Снаряд упал в реку, разорвался, взметнулся большой столб воды и грязи. Головенко нырнул, долго не показывался на поверхности.
- Эй, дядя! - закричал ему один водитель. - Ты не ныряй, когда в воду снаряд упадет. Оглушат тебя, как сома!
- Не обращай внимания! - крикнул Дорохин. - Это они воду подогревают, чтоб тебе теплее было. Крепи получше! Все? По местам! Приготовились! Переключил глазок фонарика на красный цвет. - Взяли!..
Из взбаламученной, черной, чуть поблескивавшей рябью при вспышках ракет воды показались сначала труба воздухоочистителя, потом радиатор и топливный бак, облепленные водорослями.
- Идет, идет...
Трактор выполз на берег, весь в тине, водорослях - чудо морское.
- Вытащили голубчика! - закричал Харитон Акимыч.
- Вытащили! - прыгал на деревяшке вокруг трактора Головенко. - Я боялся - порвем ось или кронштейн.
Дорохин шел рядом с влекомым на буксире трактором, не обращая внимания на комья грязи, срывавшиеся с колес, щупал его мокрые, облепленные тиной бока, обрывал с них водоросли. Хотел что-то крикнуть подбежавшему Харитону Акимычу - сорвался голос. Молча потрепал старика за плечо...
Немецкие наблюдатели скорректировали огонь по шуму моторов. Снаряды и мины стали ложиться
