Цвет свободы и траура

- Сколько же можно сидеть дома? - оборвал его Тео. - Пятна-то будут сходить постепенно! Неужели ты думаешь, что ее можно будет прятать месяцами?

- Но они, наверное, через неделю-другую бросят искать. Ее же не надо прятать от своих? Только от них...

- Если меня не окажется в школе, они потребуют списки и выяснят, кто отсутствует. Уж если на то пошло, я предпочитаю, чтобы меня арестовали в школе. Стыдно-то будет не мне, а им! - храбро сказала Марипоза.

Но тем не менее она вся дрожала. Ей было страшно, очень страшно.

- А что, если попробовать средство, которым отбеливают холсты? - робко предложил Люс. - Может быть, пятна отойдут?

Эсперанса покачала головой.

- Это старинная растительная краска. Ее ничем не отмыть. Потому-то красильщики до сих пор ею и пользуются. Мой отец красильщик. Уж я-то знаю!

Тео медленно поднялся на ноги, не выпуская из своих рук худенькие, дрожащие, запятнанные пурпурной краской пальчики.

Глаза всех, напряженные и перепуганные, были прикованы к нему, и вдруг лицо Тео просветлело и стало спокойным. Он взглянул на Марипозу и улыбнулся.

- Придумал! Слушайте все! Не бойся, они не найдут тебя! - сказал он и потянул Марипозу за руки, подымая с колен. - До рассвета еще далеко. Времени хватит.

...Как только забрезжил рассвет, майор выглянул в окно. Он увидел серебристую спираль колючей проволоки, которая, как стерегущий змей, обвилась вокруг флагштока, и гордо реявший флаг-противник, которого ни убить, ни сослать, ни бросить в тюрьму, ни заставить замолчать. Скоро, конечно, флаг будет спущен. Прибить его к флагштоку мальчишка не смог - на это у него не было времени, а главное, нельзя было шуметь. Да, скоро флаг спустят! Вся беда в том, что он обязательно взовьется опять где-нибудь в другом месте. Так бывало всегда.

Вот уж год майор обыскивал домики в городишках Кипра - в погоне за динамитом и оружием, за нелегальной литературой, за людьми в бегах, - и с каждым разом это становилось для него все неприятнее и унизительнее. Теперь ему предстояла охота за девочкой с запятнанным пурпурной краской лицом, которой удалось одурачить оторванного от семьи мальчишку-солдата. Майору не терпелось покончить с этой историей.

...Занятия в средней школе начались, как всегда, в восемь. В половине девятого майор явился туда в сопровождении сержанта и двух солдат. Из щепетильности он прошел к директору.

- Едва ли мне нужно объяснять вам причину моего появления, - сказал он. - Вы, несомненно, уже видели флаг над ратушей. На этот раз мы хотим наказать виновных в назидание остальным. Если вы допускаете детей на передовые позиции, то должны понимать, что сами подводите их под наказание. Что же касается нас, мы, безусловно, предпочли бы иметь дело с вами.

- Да. Это было бы, безусловно, лучше, - согласился директор. Очки на его классическом, орлином носу сидели косо. - Вы делаете то, что считаете своим долгом. Но ведь то же можно сказать и о детях. Вы желаете начать с малышей? Думаю, что пойманный противник не сделает вам большой чести...

Майору хотелось ответить поядовитее, но в сложившихся обстоятельствах подыскать иронический ответ было трудно.

- Я ищу девочку лет пятнадцати. Возможно, вы этого не знаете, но с некоторых пор мы стали применять специальные ружья, заряженные здешней растительной краской. Лицо и руки девочки должны быть в пурпурных пятнах. Я могу обещать вам, что коллективного наказания не последует.

- Пурпур! Благородный цвет - цвет свободы и траура, - сказал директор задумчиво. - Прекрасный выбор.

- В этом деле замешан еще и мальчик. Его труднее будет опознать. Но думаю, это не так важно. Как только мы возьмем девочку, он, по всей вероятности, объявится сам.

- Оказывается, вы успели изучить некоторые особенности нашего национального характера, - сказал директор любезно. - Хорошо. Значит, вы хотите посмотреть наши старшие классы? Я собрал их для вас в зале. Прошу!

Майор прошел через натертый вестибюль. Сержант и солдаты, чеканя шаг, последовали за ним. Директор широко распахнул дверь зала и отступил, пропуская вперед посетителей.

Майор переступил порог. Пятьдесят три юные головы, как одна повернулись к нему. Пятьдесят три пары темных больших византийских глаз ощетинились ему навстречу, как штыки, и он, чуть пошатнувшись, замер на месте, как будто налетел украшенной знаками отличия грудью на стальной частокол.

Он пришел сюда в поисках жалкой меченой одиночки, а перед ним стояло пиррово войско, которое умирает, но не сдается. Пятьдесят три тонких оливковых лица - все до одного! - были запятнаны от лба до подбородка роскошным пурпуром - цветом свободы и траура.