Но разве сам покойный не выглядел нелепо? Когда за кулисами Штута вытащили из коляски, чтобы перенести в уборную, его парик и соломенная шляпа упали, обнажив тщательно напомаженные волосы с безукоризненным пробором. Но никто не догадался снять с его лица грим. Он так и остался в нем – красный нос пьяницы, огромный рот, густо накрашенные углем веки. И главное – он остался в своем смешном, нелепом наряде, в этом розовом платье с воланами, и оно все было испачкано уже запекшейся кровью. Глаза Штута были открыты, зрачки совсем сузились.
– Кто возьмет на себя труд вымыть ему лицо? – спросил Патон. – Может, вы, Паль?
Но Паля охватил такой ужас, что Патон не стал настаивать. Кивком головы Патон задал этот немой вопрос всем стоящим рядом, одному за другим. Все отказались.
– Не станете же вы хоронить его в таком виде! – прогремел Патон.
– Конечно, нет, – согласился Джулиано.
Он взял кусок ваты, плеснул на нее немного жидкости для снятия грима и осторожно провел тампоном по лицу Штута. Паль поднялся с кресла и подошел к покойному. Кожа на лице Штута постепенно очищалась, его черты принимали обычный облик. Проступила большая царапина, это утром Штут порезался во время бритья. Наконец от грима не осталось и следа. Но глаза Штута все еще были широко открыты. Джулиано попытался опустить веки, но они с каким-то тихим звуком – словно что-то щелкнуло! – снова поднялись, и Паль вздрогнул.
Джулиано хотел снять с Штута платье с воланами, но Патон жестом остановил его. Потом он повернулся к Жану де Латесту.
– Месье де Латест, будьте добры, распорядитесь, чтобы никто из служащих цирка и из труппы не ушел без нашего разрешения.
Жан де Латест грустно улыбнулся:
– Преступником может быть и кто-нибудь из публики…
– Если так, то у нас нет ни малейшего шанса найти его, по крайней мере сейчас. Даже если убийца еще в зале, все равно и помыслить нельзя о том, чтобы подвергнуть осмотру всех зрителей. Да и что мы можем найти? Удар нанесен так умело, что наверняка ни одна капля крови не попала на убийцу. А если, совершив преступление, он сразу же скрылся, то уж сегодня вечером мы его, конечно же, не найдем. Ведь в цирк только войти свободно нельзя, а выйти – пожалуйста. Пошлите ко мне контролера, что стоит на входе. А остальные – прошу вас, распорядитесь – пусть ждут, мы их вызовем.
– И как долго ждать? Ведь все мы, в том числе и я сам, ездим на метро, как бы нам не опоздать на последний поезд.
– Скоро приедет комиссар, он разберется. А пока пусть все освободят комнату, но далеко не расходятся.
В эту минуту к Жану де Латесту подошел месье Луаяль.
– Парад-алле будет?
– Парада-алле сегодня не будет, – отрезал главный администратор. – Господам полицейским нужна вся труппа. Скажите Марку, чтобы он подольше затянул свой номер с пантерами, это компенсирует публике парад-алле.
Ошкорн был удивлен, что артисты так и оставались в гриме и сценических костюмах. Лишь Преста накинула на плечи тканный золотом пеньюар. Людовико был в трико, коверные – в своих бурлескных костюмах, Арлекин – в комбинезоне с ромбами и с болтающейся на поясе колотушкой. Ошкорн обратил на это внимание Жана де Латеста, и тот объяснил, что уже несколько недель представление заканчивается парадом-алле, в котором участвуют все артисты, выступавшие в этот вечер.
Контролер, которого попросил прислать Патон, появился довольно скоро.
– Сколько человек вышло из цирка после антракта? – спросил его Патон.
– Только мадам Лора. О, я забыл, еще ее шофер, но он вышел чуть раньше.
– А разве шофер ждал не на улице?
– Он иногда заходит постоять в проходе и немного посмотреть представление. Но сегодня уходя сказал мне, что уже видел этот номер Паля и Штута и лучше пойдет выкурит на улице сигарету. Впрочем, мадам Лора вышла почти вслед за ним.
– Мадам Лора бывает в цирке каждый вечер?
На этот раз ответил Жан де Латест:
– Нет, не каждый. Но всегда приходит по пятницам, в этот день меняется программа.
– Она присутствует на всех премьерах?
– Да. Это исключительный случай сегодня, что она ушла до окончания представления.
Ошкорну показалось, будто последние слова Жан де Латест произнес с ударением, но он не стал фиксировать на этом внимание и лишь спросил, известили ли мадам Лора о драме.
– Нет! – ответил Жан де Латест. – Я настолько потрясен, что у меня все выскочило из головы. Сейчас я позвоню ей.
Ошкорн подумал, что если кто-нибудь и выглядел не слишком потрясенным, так это Жан де Латест. У него даже ни разу не дрогнул голос…
Главный администратор вышел из уборной и направился в кабинет директора. Казалось, он не заметил, что Ошкорн последовал за ним. Стоя спиной к двери, он набрал номер телефона. Звук в трубке резонировал, и инспектор смог услышать отдаленный женский голос. Наверняка – голос мадам Лора, потому что Жан де Латест тут же сказал о случившемся. Обернувшись, он увидел полицейского.
– Она сейчас приедет, – сказал он.
