Когда Джим выбрался на приступочку перед нишей в скале, незнакомец взглянул на него вопросительно:
– Вижу, сэр, вы меня совсем не помните?
Джим тут же подстроился под своеобразную манеру речи своего собеседника:
– Боюсь, сэр, не помню.
Незнакомец опасно прищурился:
– Если учесть обстоятельства нашей последней встречи, ваша забывчивость очень меня удивляет.
Джим поспешил объяснить:
– Я имел и виду, что вообще ничего не помню. Я даже не знаю, как я тут очутился. И что было раньше, не знаю. Не помню.
Мужик, похоже, удовольствовался объяснением, по крайней мере на данный момент.
– Это досадно.
Джим тоже уселся на камень, на расстоянии двух шагов от своего соседа, как бы давая понять, что он не намерен вторгаться в его личное пространство. Дядька, похоже, это оценил, но и принял как должное – видимо, он привык общаться с людьми учтивыми и привык, что его уважают.
– По крайней мере мы с вами – не эти разнузданные порождения явно больного воображения того затейника, кто все это устроил. Что не может не радовать.
– А почему вы так а этом уверены?
– Если б мы были придуманными персонажами, мы бы здесь не сидели. В качестве сторонних наблюдателей. Мы бы резвились внизу, в грязи – как эти свежеизмышленные поросята. Если слегка перефразировать Декарта: мы наблюдаем, следовательно, существуем.
Джим растерялся – последняя фраза его скосила. Ничего подобного он не ожидал. Незнакомец, похоже, высказал всё, что хотел, и не стремился к продолжению беседы, так что какое-то время они просто сидели молча, наблюдая за вакханалией, что бесновалась внизу. Наконец Джим не выдержал. Больше не в силах сдерживать любопытства, он решился узнать, что это за человек, который кажется ему знакомым, и действительно вроде знакомый, и всё же которого он абсолютно не помнит.
– Боюсь, сэр, у вас передо мной преимущество.
На этот раз незнакомец не приподнял паты своей шляпы.
– Да неужели?
– Конечно. Похоже, вы знаете, кто я, тогда как к не могу вспомнить ни вашего имени, ни где мы с вами встречались. На самом деле я был бы вам очень признателен, если бы вы рассказали мне, кто я. Потому что сам я не помню.
Незнакомец коротко хохотнул и тут же закашлялся, расплачиваясь тем самым за свою неосмотрительность, – ему, видимо, было нельзя смеяться, но он всё равно не сдержался.
– Вы хотите, чтобы я вас представил себе самому?
– Да, можно и так сказать.
– Своеобразная просьба, друг мой.
– А как иначе? Я же должен знать, кто я.
Знакомый незнакомец задумался, медля с ответом. Может быть, он дразнил Джима, а может, просто обдумывал, как лучше ему рассказать о нём же. Всё-таки возвращение потерянной личности – дело тонкое и деликатное, и тут должно соблюсти определённую этику. Оргия внизу не снижала накала. «Близняшку» Дебру Пейджет, прикованную цепями к рогам Золотого Тельца, теперь насиловали здоровенные кроманьонцы, сплошь покрытые рыжеи шерстью. – один спереди, второй сзади, а третий в рот. Наконец незнакомец решился.
– Раз так, – сказал он, – то вы Моррисон… Джеймс Моррисон.
– Джеймс Моррисон?
– Джеймс Дуглас Моррисон, более известный как Джим.
– Погодите. То есть вы говорите, что я – Джим Моррисон?!
– Когда мы в последний раз виделись, вы так себя называли.
– Вы что, шутите?!
– Ни в коем разе.
– Тот самый Джим Моррисон?!
– Вы так себя называли. Говорили, что вы – Король Ящериц, хотя я и не понял, что это значит. Вы ещё похвалялись, что для вас нет ничего невозможного. Типа: «Я – Король Ящериц Я все могу».
– Наверное, я был пьян.
– В дугарину. На самом деле гораздо пьяней, чем сейчас.
Джим задумчиво кивнул. Тут действительно было, о чём подумать.
– Нет, правда?
– Насколько я помню, вы очень гордились, что какое-то время в двадцатом веке были всеобщей занозой в заднице, прошу прощения, но я повторяю ваши же слова.
У Джима возникло стойкое подозрение, что незнакомец над ним издевается. Хотя вроде грешно смеяться над убогими.
– Кажется, я начинаю что-то припоминать.
На самом деле целый блок развороченной памяти вдруг встал на место. Воспоминания о толпах и бликах света, о деньгах, и славе, и бесчисленных женщинах, о гашише, и героине, и алкоголе в количествах просто немереных. О приходах и трипах за грань возможного и кошмарных похмельных депрессиях, о непрестанной игре со смертью, которая всё-таки победила.
Знакомый незнакомец вновь достал свою флягу и как следует к ней приложился. Он снова закашлялся, но уже не так жутко, как в первый раз.
– Но вполне может статься, что вы никакой и не Моррисон. То есть не настоящий Моррисон.
Джим нахмурился:
– Это как?
– Вы же знаете.
– Нет, не знаю.
Незнакомец сдвинул шляпу на затылок.
– Ну да. Я забыл. Вы же совсем ничего не помните.
– Я уже кое-что вспоминаю, и всё, что я вспоминаю, оно как раз моррисоновское.
– Ну, так и должно быть.
– Должно?
– Мы все потакаем своим фантазиям, мой юный друг.
– Все мы стремимся к цельному воплощению.
Джим уже вообще ничего не понимал.
– В каком смысле?
– Свойство, присущее данному месту. Поставляется вместе с причитающимся нам пространством. На самом деле это единственное, что мы тут получаем.
– Я не понимаю.
– Конечно, не понимаете. Вы утратили память по дороге на эту оргию. Вы не помните травму смерти. Забыли её в такси.
– Забыл в такси?
– Это такая речевая фигура.
– А-а…
