свадьбу.
Шаверни приподнялся на локте, но не смог встать, ослабев от потери крови. А Лагардер уже не смотрел на него.
Перед ним были разбитые врата церкви, и он напрасно искал взглядом Аврору де Невер.
Церковь была пуста.
Лишь духовник принцессы Гонзага молился, опустившись на колени у алтаря.
Лагардер стремительно прошел вглубь, заглядывая за каждую колонну. Из груди его вырвался сдавленный крик:
– Аврора!
Он вступил в храм Господень с окровавленной шпагой в руке. Положив ее поперек кропильницы, он встал на колени и начал молиться.
На плечо его опустилась сильная рука.
Перед ним стоял, обнажив голову, Кокардас.
– Ее похитили! – произнес он.
И под сводами церкви раздался второй крик – крик отчаяния, крик любви:
– Аврора!
Схватив шпагу, Лагардер, словно обезумев, бросился к выходу. Он осознавал только, что Аврору действительно похитили и что ни Шаверни, ни Кокардас с Паспуалем не смогли этому помешать.
За стенами кладбища уже никого не было.
Народ, толпившийся на площади Пале-Рояль и на всем протяжении смертного пути, понял, что жертвоприношения не будет: регент помиловал осужденного. Зрители разошлись по прилегающим улицам, и только несколько кумушек все еще продолжали судачить на углу улицы Феронри: мамаша Балао, тетка Дюран, мамаша Гишар и мамаша Морен никак не могли примириться с мыслью, что их лишили долгожданного зрелища.
Им так хотелось посмотреть, как отрубят голову этому таинственному мэтру Ауи, которого они лишь на мгновение увидели между четырьмя гвардейцами Шатле, рядом с исповедником-доминиканцем.
– Стыд какой! – говорила мамаша Балао. – Разве можно прощать негодяев, которые прячутся от соседей?
Почтенная матрона, возможно, выразилась бы куда сильнее, если бы знала, что именно Лагардер толкнул ее несколько минут назад, когда пробивался к кладбищу Сен-Маглуар сквозь толпу.
Кокардас и Паспуаль ждали Лагардера на крыльце церкви.
Шаверни наконец удалось встать при помощи Навая, горько сожалевшего о своем участии в заговоре. Маркиз был очень бледен, и струйка крови текла по его камзолу.
Увидев вернувшегося шевалье, оба сделали шаг вперед.
– Сударь, – сказал маркиз, – Бог свидетель, нас предательски обошли сзади; я готов был умереть ради спасения моей кузины, мадемуазель де Невер… Вряд ли вы испытываете ко мне большое уважение, но я все же прошу вас принять мою руку и мою шпагу… Рука, правда, сейчас немногого стоит, но все раны когда-нибудь заживают…
Лагардер пристально взглянул ему в глаза.
– Стало быть, из них только вы и остались здесь? – спросил он.
– Если не считать моего кузена Навая, который жаждет доказать вам свое раскаяние, – ответил Шаверни, – и если не считать тех, кого вы убили! Отныне я ваш! Вы ведь и сами догадывались об этом?
– Да, я верил, что так оно и будет. Честный человек не может долго якшаться с мерзавцами. Вы распрощались с ними, маркиз, я надеялся на это и рад за вас! Что до господина де Навая, то я пока подожду… Мне требуются доказательства!
– Означает ли это, – спросил Шаверни, – что я могу предложить вам кое-что помимо шпаги?
– Что же это?
– Мою дружбу!
– Я не смогу дать вам то, что давал своим друзьям принц Гонзага… Подумайте, маркиз, встав на мою сторону, вы рискуете получить еще не один удар клинка.
Шаверни понурился.
– Вы судите обо мне неверно, – сказал он, – я не обменивал свою преданность на золото. Я был привязан к принцу… но ради вас я готов на все!
– Почему?
– Потому что хочу, чтобы восторжествовали честь и благородство… потому что хочу спасти свою кузину Аврору де Невер… и донью Крус… Разве этого мало?
– Более чем достаточно! – проворчал Кокардас. – Пока вы здесь любезничаете, подлецы увозят свою добычу по испанской дороге.
Лагардер подумал о том же. Однако дружбой Шаверни не стоило пренебрегать. К тому же маркиз рисковал жизнью, защищая Аврору.
Они обнялись.
