продолжила она. — Я понимаю, у нас мало общего, но мы могли бы, по крайней мере, быть друзьями.
Гатри внимательно посмотрел на нее.
— Ты не из тех девушек, с которыми мужчины обычно хотят быть друзьями, Дороти, но я постараюсь.
Они оба постарались. В течение следующих четырех дней они были нарочито вежливыми друг с другом. Дороти не очень-то удавалось быть в хорошем настроении за завтраком, но она прилагала большие усилия, чтобы не срываться на Гатри, а он, со своей стороны, научился заговаривать с ней в эти часы только в случае крайней необходимости.
Много времени для того, чтобы приспособиться к новым условиям, не понадобилось. Постепенно Дороти освоилась на кухне. Бифштексы по-прежнему норовили подгореть, но теперь она научилась разбивать яйца и делать бисквит, а когда на четвертый день ей удалось испечь пирог, новоявленная хозяйка Биндабурры была так горда собой, что с трудом позволила своему компаньону съесть его.
Время летело незаметно для Дороти. Она готовила, убирала, мыла посуду, приводила в порядок комнаты, которые не открывались несколько лет. Во второй половине дня они с Гатри занимались сортировкой бумаг в офисе ее дяди, хотя решение, что оставлять, а что выбрасывать, принимал все-таки он, Гатри.
Но по вечерам, когда она была свободна, Дороти не находила себе места. Ее муки начинались около шести, когда возвращался Гатри, отряхивая пыль с сапог на ступеньках веранды и снимая шляпу. И каждый раз Дороти мечтала, чтобы ее сердце не замирало, едва лишь стройная худощавая фигура покажется в дверях кухни, и каждый раз оно замирало, а потом уходило в пятки, так что дыхание перехватывало.
Иногда она жалела, что вообще предложила быть им друзьями. Было намного легче, когда они цапались друг с другом, легче не забывать, как он был ей неприятен. А теперь весь вечер она лихорадочно пыталась отвлечь свое внимание от его лица, от морщинок под глазами, от длинных смуглых пальцев, держащих банку с пивом. Она не могла забыть, каким теплым и уверенным было прикосновение этих рук, и что она чувствовала, когда они прижимали ее к себе.
А что чувствовал сам Гатри, определить было невозможно. Он был невыносимо вежлив и держал себя подчеркнуто сдержанно, что только усиливало напряжение, возникшее между ними. Он ни разу не прикоснулся к ней, намеренно избегая физического контакта; и, несмотря на их дружелюбие по отношению друг к другу, друзьями их назвать было нельзя.
Когда вода в протоках спала, вернулись работники: Джим, Гарри и Даррен. И хотя они были тихими, малообщительными и крайне робкими людьми, их общество превращало обед не в такое суровое испытание. Но под вечер они расходились, и Дороти опять оставалась наедине с Гатри. Дни стояли теплые и солнечные, но по ночам температура резко падала, и Дороти разводила огонь в камине в гостиной. Гатри усаживался в большое кресло с высокой спинкой и погружался в чтение, она пыталась следовать его примеру, но так и не сумела продвинуться дальше шестой страницы. Книга лежала раскрытая у нее на коленях, а глаза невольно начинали наблюдать за Гатри до тех пор, пока он не поднимал голову, с удивлением глядя на нее. Тогда она снова торопливо опускала глаза в книгу.
Дни шли, и со временем эта взаимная вежливость становилась все более и более напряженной, пока однажды не разразилась буря. В этот день они заканчивали переносить бумаги в новый кабинет. Комната, которая поначалу казалась такой большой, постепенно становилась все теснее: они перетащили в нее письменный стол и две тумбочки с выдвижными ящиками. В образовавшемся ограниченном пространстве никак нельзя было избежать случайных прикосновений. И каждый раз, когда это происходило, Дороти чувствовала что-то вроде электрического разряда, который пробегал между ними.
Как и большинство ссор, эта началась с сущего пустяка. Дороти с большой пачкой счетов в руках наклонилась, чтобы положить их в средний ящик одной из тумбочек, а в это время Гатри, укладывавший что-то в другой, выпрямился и слегка задел ее плечом. Дороти отшатнулась так, словно ее ужалили, и выпустила из рук пачку бумаг, которые рассыпались по всему полу.
— Ну посмотри, что ты наделала! — сказал Гатри раздраженно. — Я весь вечер вчера раскладывал их по датам! Ты нё могла бы быть немного поосторожнее?
— Я ничего бы не рассыпала, если бы ты не толкнул меня так! — ответила Дороти и, опустившись на колени, принялась собирать разлетевшиеся листочки.
— Толкнул? — Гатри уставился на нее в изумлении. — Да я едва до тебя дотронулся!
— Ты налетел на меня как десятитонный грузовик!
— Не смеши! — Он тоже присел на корточки и стал помогать ей собирать бумажки, которыми был покрыт весь пол. — Почему ты все так драматизируешь?
— Ничего я не драматизирую!
— Ну да! Ты все на свете преувеличиваешь. Для тебя не бывает прохлады — всегда мороз; небольшой дождик — это ливень; раннее утро — не утро, а середина ночи; если ты слегка порежешься — все, это инвалидность на всю жизнь. Я бы тебе посоветовал смотреть на вещи проще, но могу представить, что и это ты возведешь в крайность!
Всего несколько секунд потребовалось на то, чтобы от их вежливости не осталось и следа. Дороти хватала счета, не заботясь о том, что они помнутся.
— Я не виновата, что ты такой зануда и не можешь ужиться с кем-нибудь, кто хоть чем-то отличается от тебя!
— Конечно, ты считаешь, что если кто-то ведет образ жизни, отличный от твоего, то он зануда! — Глаза Гатри были холодными, а рот скривила усмешка. — Не сомневаюсь, что эти твои актерские штучки прекрасно проходят с твоим драгоценным Ральфом, но на меня они не производят никакого впечатления!
— Да что может произвести на тебя впечатление?!
— На меня произвело бы впечатление, если бы ты прилагала хоть какие-нибудь усилия, чтобы научиться вести себя как подобает.
— Нечего учить меня, как мне следует себя вести! — гневно отрезала Дороти, ее зеленые глаза метали молнии. — Половина Биндабурры принадлежит мне, и я могу вести себя здесь так, как мне угодно.
Издав возглас нетерпения, Гатри сунул ей в руки собранную им пачку бумаг, и Дороти швырнула их в общую кипу.
— Сколько можно носиться с этой бредовой идеей? — сказал он. — Тебе здесь явно не место, а ты уперлась, как ослица. Если тебе что-то не нравится, почему бы тебе не отправиться домой?
— А тебе бы этого хотелось, не так ли? — набросилась на него Дороти, изливая в гневном крике накопившееся напряжение. — Ты делаешь все возможное, чтобы заставить меня убраться, да?! Ты думаешь, что я клюнула на эту чушь с соглашением? Да это был всего лишь способ сэкономить на домохозяйке! — Она сердито откинула с лица волосы и, повернувшись, взглянула на него горящими глазами. — Что ж, надоело вставать посреди ночи — ах, прости, рано утром, — чтобы готовить твой омерзительный завтрак. Мне надоело мыть посуду, драить пол и чистить овощи! И мне надоело возиться с этими дурацкими бумажками! — Дороти схватила только что собранную пачку, подбросила ее к потолку и поднялась на ноги под листопадом счетов. — Но если ты думаешь, что это заставит меня убраться отсюда, то ты сильно ошибаешься! Это значит только, что тебе придется самому собирать эти счета! — С этими словами Дороти стала пробиваться к двери.
— Куда ты? — осведомился Гатри.
— Пойду, прогуляюсь.
— Где ты собираешься гулять?
— Прогуляюсь по моей собственности, — сказала Дороти с апломбом. — Причем это совсем не твое дело.
— Это будет моим делом, если ты потеряешься!
— Нигде не потеряюсь, — прошипела она. — Я еще не полная дура. И, поскольку это моя собственная земля, я буду гулять где мне только захочется!
Захлопнув за собой дверь, Дороти побежала по коридору к веранде, спустилась по ступенькам во двор, а оттуда направилась к протоке. Это место было ей уже хорошо знакомо, в последнее время она часто прогуливалась здесь на закате, поджидая, пока работники не придут к обеду. Но тенистая протока на этот