– Видите старуху верхом на осле? Это и есть ваш чертов оборотень.
Животные вышагивали внутри гигантского треугольника, пританцовывая, гарцуя и подпрыгивая. Мастер церемоний Лао руководил ими со своего пьедестала. Обитатели цирка ревели, визжали и рычали; монотонная китайская музыка струилась, словно ручей. Вплотную подойдя к единорогу, сфинкс случайно толкнул его в крестец; единорог с силой лягнул сфинкса в бок. Гермафродит взвыл и гигантскими лапами скрутил единорога и обхватил его за шею. Единорог встал на дыбы, словно взбесившийся жеребец, скинул с себя сфинкса и вонзил свой рог ему в грудь. Занервничав, химера взмыла вверх, поднимая крыльями облака пыли. Морской змей принял форму гигантской буквы S, распрямился, поймал химеру за переднюю лапу и тут же опутал ее крылья и плечи своими петлями. От волнения гончая живых изгородей приняла форму зеленого ощетинившегося клубка. Русский страстно поцеловал русалку. Пригнувшись и взяв короткий разбег, сатир боднул Мумбо-Юмбо в поясницу. Старуха превратилась в волчицу и набросилась на птенца птицы Рух. Маленький фавн начал бросать камни в доктора Лао. Нимфы, пастушки и овцы с воплями и блеяньем бросились врассыпную. С глаз медузы спала повязка; одиннадцать человек окаменели.
– О, горе мне, – застонал доктор Лао. – Ну почему они дерутся, ведь им вовсе не из-за чего драться. Они глупы, как люди. Останови их, Апполониус, скорее, пока кто-нибудь не пострадал!
Чародей принялся накладывать на разбушевавшихся зверей заклятье за заклятьем. Заклятия мира, спокойствия, трезвости, медитативности, рассудительности, словно мягкой паутиной, опутали бойцов. Шум стих. Единорог вытащил свой рог из груди сфинкса, отошел в сторону и принялся как ни в чем не бывало пощипывать редкую травку. Сфинкс стал зализывать свою рану. Морской змей отпустил химеру, зевнул и прикрыл глаза. Гончая живых изгородей приняла прежнюю форму и жалобно заскулила. Русалка влепила медведю пощечину. Мумбо-Юмбо простил сатира. Волчица вновь превратилась в старуху. Фавн перестал кидаться камнями. Нимфы, пастушки и овцы вернулись. Медуза завязала глаза повязкой.
После бури наступило спокойствие. Сражение сменилось миром. Ненависть уступила место прощению. Животные остановились, лениво переминаясь и зализывая полученные увечья. Но в глазах одного из них все еще горел огонь войны. Жажда убивать наполняла его тело, и внезапно огромный змей свернулся, метнулся вперед, и стащил доктора Лао с его постамента. Змей преодолел расстояние, отделявшее его от доктора, столь стремительно, что никто не смог уследить за его молниеносным броском.
– О, мой старый непримиримый враг! – воскликнул доктор. – Только тебя мне так и не удалось приручить. Только ты никогда не прощаешь обид. Помоги мне, Аполлониус, скорее, иначе он убьет меня!
Маг напустил на змея ледяной туман. И по мере того, как мороз проникал под кожу рептилии, схватка ее слабела, и пелена заволакивала горящие глаза. Туман становился все холоднее. Гигантский змей замер, вытянувшись во всю длину бесконечной серой лентой; ярость все еще пульсировала в нем, но с каждой секундой становилась все слабее.
– Не размораживай змея, пока мы не засунем его обратно в клетку, – распорядился доктор Лао. – Хорошо еще, что на меня не действует его яд. Но он вероломен и мстителен. Не следовало его выпускать.
Представление продолжалось.
Животные покинул сцену. В треугольнике остался только сфинкс. У него был сольный номер – акробатический танец. Встав на передние лапы и высоко задрав задние, он вальсировал, кружился и подскакивал в ритм незатейливой танцевальной мелодии. Элегантно перевернувшись, он встал на задние лапы и продолжал танцевать, ухмыляясь и мурлыча мелодию себе под нос.
– Уж если он танцует, так ему партнер нужен, – сказал кто-то из зрителей.
– Хе, хе, – рассмеялся карантинный инспектор. – Этому зверю партнер не нужен, правда, Эл?
– Ага, – согласился Эл. – Это Пьеро и Коломбина в одном лица, черт побери.
В центр треугольника трусцой выбежал огромный боров.
– А вот его вы еще не видели, – провозгласил старый китаец.
– Гадаринская свинья собственной персоной. Зараженная злым духом, она ищет спасения на земле, но не находит. Библейский зверь, символизирующий нечистоту плоти.
Хрюкая и фыркая, боров принялся рыть землю в поисках корней. Из его уха показались голова и плечи злого духа. Маленький Вельзевул помахал доктору Лао своим трезубцем.
– В этом шатре жарко, как в аду, – сказал он.
– Тебе виднее, – признал доктор.
Золотой ослик вышел на середину, и вместе с боровом они принялись танцевать менуэт.
– Почему, – воскликнула миссис Ховард Г. Кассан, – почему в этом цирке все время танцуют? Никогда такого не видела.
– Это танец жизни, мадам, – сказал старик в брюках для гольфа. – Кстати, если приглядеться, в жизни можно найти множество подобных примеров.
Треугольник опустел. Доктор Лао свистнул; на свист выбежала гончая живых изгородей. Она ходила на задних лапах и хлопала передними. По команде она прикидывалась мертвой и считала отрывистым лаем. Доктор Лао дал ей в награду листья салата.
– Черт, на редкость дрессированная собака, – заметил один из полицейских.
– Ага, – прошептала Алиса Роджерс.
– Алиса, маме кажется, она очень хорошенькая, – сказала миссис Роджерс, неодобрительно глядя на полицейского.
– А почему у них нет слонов? – спросила Эдна Роджерс. – Я люблю смотреть, как они дергают друг друга за хвосты.
– Ой, дети, посмотрите только на эту забавную птичку! Смотрите, какая она смешная! – воскликнула миссис Роджерс.
Птенец птицы Рух неумело шагал по туго натянутому канату. Птенец с трудом сохранял равновесие, ему явно не хватало сноровки, но все же, за счет невероятной цепкости когтистых лап, он держался, шагал так, словно хватал канат клещами. Доктор Дао бросил несколько кусочков ветчины, чтобы подбодрить усталого канатоходца. Дернувшись вперед за угощением, птенец потерял равновесие и упал, но его ноги продолжали цепляться за канат, и, описав плавный полукруг, он повис вниз головой. Он не мог вернуться в прежнее положение, но и не отпускал канат. Доктор Лао поманил его куском ветчины, пытаясь заставить разжать лапы, но огромные красные грубые лапы, обвивавшие канат словно узлы, вцепились в него мертвой хваткой. Птенец громко жаловался на свою перевернутость и молил о дополнительной порции мяса. Его неоперившиеся крылья беспомощно трепыхались, а большие глаза с испугом взирали на усыпанный опилками треугольник.
– Ну, отпусти же канат, дурачина, – бушевал доктор, – и мы посадим тебя обратно в гнездо… Прошу прощения, уважаемые зрители, нерасторопность этой птицы испортила представление.
– Дайте ему червяка, док, – предложил кто-то.
– Помилуйте, – воскликнул доктор, – это хищная птица, она ни за что не станет есть червяков.
Мумбо-Юмбо вышел из уборной. Удивительная чернота его кожи как бы скрывала наготу. В одной руке он нес мачете, другой он схватил канат и перерубил его. Птенец с жалобным плачем упал на землю. Не дав ему опомниться, Мумбо-Юмбо схватил его и выволок из шатра.
– А сейчас, леди и джентльмены, – торжественно произнес доктор Лао, – я с огромным удовольствием объявляю, что Аполлониус из Тианы, величайший чародей в мире, представит вам свою версию ведьминого шабаша. Аполлониус из Тианы!
– Погромче и посмешнее! – раздался громкий возглас из задних рядов.
– Неужели эти чертовы молокососы снова пробрались сюда? – удивился Эл.
– Аполлониус из Тианы! – повторил доктор.
Весь в черном, погруженный в раздумья, маг медленно вышел на середину треугольника, не обращая внимания на раздавшиеся аплодисменты.
Подняв левую руку, маг мрачно произнес:
– Да будет тьма.
И тьма окутала шатер: густая, непроницаемая, она проникала во все углы, и даже сидящие рядом не могли различить друг друга.
– Лунный свет, – скомандовал маг. – Лунный свет, тихая музыка пикколо.
