Хасана.
— Нет. — Хасан шагнул в шатер. — Опасно так называть мир, и тем опаснее, что это имя внушает спокойствие. Каждый раз, услышав его, мы будем считать его все менее угрожающим.
— А разве это не так? — спросила Иман.
Хасан оглянулся и увидел, что она водит ладонью по мускулистой большой руке своего творения.
— Не знаю, — отозвался он. — Я еще не знаю, что он прячет.
— Прячет? — переспросил Башир, — Что же он может прятать?
Сунг насмешливо хмыкнул, но Хасан не торопился отвечать.
Он смотрел на Иман, которая все гладила статую.
— Ну а ты бы как его назвал? — с вызовом спросил Янс.
— Право выбора за тобой, Хасан, — напомнил Мизир.
— Если вы непременно хотите назвать этот мир, — проговорил Хасан, снова выглядывая из шатра на чужие созвездия в небе, на лишенное выражения, неподвижное «лицо» статуи, — если непременно нужно имя, зовите его Аль-Батин.
Мизир застыл, Башир с Халидом переглянулись. Иман слабо улыбнулась.
— Это значит, «тайный», — шепнула она остальным.
— Не совсем, — поправил Хасан.
— Это одно из имен Бога, — возмутился Мизир. — Нельзя так называть планету.
— Название подойдет, — сказал Хасан, — пока Бог таит от нас ее природу. А потом… потом увидим.
Они назвали город Восточным Портом, по его расположению в широкой дельте. От устья быстрой реки к морю тянулся глубокий залив — и на нем стояли причалы, доки и склады. Это они сумели узнать из сонарных изображений, переданных высотными зондами. Почему в доках нет кораблей, зонды объяснить не могли.
К югу и западу от города лежала равнина, покрытая зеленеющими всходами, из чего они сделали вывод, что здесь сейчас поздняя весна. Растения были раскидистыми и широколистными, как клевер, и неясно было, используются ли они в пищу батинитами или идут на корм скоту. Бороны и культиваторы тянулись за упряжками шестиногих животных, у которых когти на средних и задних парах ног были почти не видны под копытообразным наростом. На передних ногах виднелись раздвоенные копыта. Само собой, команда окрестила их «лошадьми», хотя сложением животные скорее наводили на мысль о «быках».
Одна поляна была ухожена лучше других и покрыта тонким плотным ковром восковых, толстолистных, желто-зеленых растений, из которых здесь и там поднимались яркие цветы на высоких стеблях и красиво расположенные кусты. Образчик «травы» в растертом виде издавал приятный запах — нечто вроде ладана. Парк — они решили, что это парк — был разбит на возвышенности, так что с него открывался вид на город, порт, и видно было Восточное море. Погода становилась теплее, и группы батинитов все чаще выбирались из города, чтобы провести там вечер или встретить закат, переправляя еду из корзин в отверстые животы и глядя, как молодежь скачет и кувыркается на мягкой маслянистой травке.
Дорога, которую они назвали Большой Товарной Дорогой, уходила из города на юго-восток. Вблизи города она была вымощена плоскими каменными плитами, и по ней тянулся пестрый поток транспорта: экипажи, напоминающие ландо, и красивые открытые повозки, прозванные Янсом «телегами», и фургоны, нагруженные товаром и покрытые полотняными навесами, с козлами для возницы, погонявшего шестерную упряжку необыкновенно длинными кнутами.
Сами батиниты носили одежду всех цветов, от тускло-коричневого до радужного оперения райской птицы, соответственно случаю и настроению. Иман уверяла, что у них есть вкус к красоте, хотя их понимание красоты отличалось от земного. Она проводила свободное время; приспосабливая местные моды к человеческому сложению и фигуре — потому что в земных городах был большой спрос на иномирные ткани и наряды.
От Большой Товарной Дороги ответвлялась другая, уходившая на северо-запад к перевалу горного хребта, к которому принадлежали и Туманные горы. Удаляясь от города, дорога теряла парадность, подобно крестьянину, который, выбравшись из города, избавляется от праздничного костюма: сперва она превращалась в гравийное шоссе, потом в земляной проселок, пропитанный маслянистым воском, и, наконец, на пологом серпантине к перевалу — в грязную колею. Зонды, посланные за перевал, вернулись с изображениями второго, далекого города, меньшего, чем Восточный Порт, лежащего в плодородной горной долине. Дальше, на пределе разрешающей способности приборов, начинались засушливые земли, переходящие, кажется, в пустыню.
— Довольно энергичный народ, — заметил Хасан. — Шумные, деловитые, как американцы. Непрестанно чем-то заняты.
— Вот почему город выглядит так странно! — воскликнула Иман с торжеством, удивительным после многонедельных наблюдений, словно социолог только сейчас впервые заметила батинитов. — Видите? — обратилась она к остальным. — Они и есть американцы! Смотрите, улицы — как по линейке. Все по плану. Только у гавани изгибаются и блуждают свободно. Этот город не рос сам собой, а был посажен и выращен. Ты был прав, Мизир, они пришли из-за Восточного моря.
В самом деле, бойкий народ. Двое детенышей, проказничая в арке, налетели с разбегу на ствол шестикедра и свалились, оглушенные. Родители бросились их утешать. «Трое родителей», — отметила Иман и задумалась, каковы их роли. А может, третий — дядюшка, тетушка или старший брат? Зато утешающие движения во всех мирах похожи, и щупальца способны ласкать и гладить не хуже рук.
— Они привязаны друг к другу, — сказала тем вечером Хасану Иман.
— А кто не привязан? — отозвался он, вставая с дивана и выходя из шатра в ночь.
Сверху Восточный Порт казался тусклым оранжевым заревом. В сотнях тысяч ламп горело масло, которое получали из ароматной травы. Иман вышла следом и открыла рот, собираясь заговорить, но Хасан остановил ее, тронув за локоть и указав на тень Башира, сидевшего на подушке, припав к биноклю ночного видения. Они тихо отошли к шатру Хасана. В шатре Хасан сел на оттоманку, а Иман встала у него за спиной, разминая ему плечи.
— Мышцы так свело, — пробормотала она, — словно ты носишь тяжелый груз.
— Да ничего особенного. Всего один мир…
— …сказал Атлас. — Она ущипнула посильней, и Хасан поморщился. — Тебе этот мир не изменить, что бы ты ни делал. Ты только наблюдаешь.
— Люди придут сюда полюбоваться чудесным водопадом, или за благовониями из масляной травы, или ради новых мод и покроя одежды. Рано или поздно их заметят.
— Ну так что ж? Будет лучше и нам, и им. Когда-нибудь мы познакомимся с ними, станем торговать, слушать их музыку, а они — нашу. Вопрос только в том, когда и как. Мне кажется, твоя ноша много легче целого мира.
— Пусть так. Вас восемь. Тоже немалый груз.
— Что, Сунг и Мизир младенцы, чтобы ты менял им пеленки? И я?
Она встревожила его, вызвав неприятные мысли. Он поднял руку к плечу и удержал ее пальцы:
— Наверно, пока хватит.
— Значит, я такая обуза?
— Не в том дело. Ты меня пугаешь. Я не знаю, кто ты такая.
— Я проста, как букварь. Меня может прочесть первоклассник.
— Я не то хочу сказать.
— Ты гадаешь, что скрывается под хиджабом? Я могу его снять.
Его словно пронзило раскаленным мечом. Он повернулся на подушках, и Иман невольно шагнула назад, выставив перед собой сцепленные руки.
— Мы с тобой впервые в одной команде, — сказал он ей. — Что ты обо мне знаешь?
— Я знаю, что Башир — не такая тяжесть, как ты думаешь.
Хасан помолчал.
