- Да. Вот они там уже во второй эшелон посылают куда-то чего-то.
- Так все умерли давно! Их нет уже. Вот отправили меня в ХППГ.
…Привезли вот одного… Пулевое ранение в лёгкие. Лёгкие загноились, и он стал умирать. И нам его привезли – уже он не дышал. Его взяли, на стол положили, сунули ему между рёбер… и испортили всю перевязочную, потому что гноем залило всё. И он начал дышать, обрызгав всех врачей и всех, кто около него был. Попало мне, что я им испортила все простыни. Вот так. Но это был стационарный уже пункт, у нас было намолочено раненых полно, никто у нас их не взял. Привезли койки и доски. На койки кой-кого положили, кой-кого на доски, а рядом стоял канатный цех, так там вообще раненые все лежали подряд. А Коленьку мы в сторонку, и каждые два часа если б мы ему не давали физиологический раствор в вену, он бы у нас умер. Потом камфору на ночь…
…Присылают раненых, среди раненых один не раненый. «В чём дело?» - «У меня вот тут где-то есть пуля». – «Как есть пуля?» - «В сердце моём пуля». – «Да вы что?» Врач тут смотрит – входное отверстие есть, выходного отверстия нет. «Ну осколочек, может, может тебя штыком кто ткнул?» - «Нет, у меня пуля в сердце». Ну вот мы, значит, потом через некоторое время договорились: в городе Льгове есть рентгеновский аппарат. И мы туда его направили посмотреть, что ж такое у него в сердце. Привели мы, я говорю: «Слушай, машины нет, пойдём пешком». Пошли пешком. Он еле шёл, я сердилась, потому что всё время налетали немецкие самолёты и могли нас стереть. И вот мы пришли, доктор ставит его в аппарат, смотрит: «У вас ничего нет!» Мой как заорал, этот… я его фамилию сейчас не помню… закричал, зашумел и стал вылезать, не как там все вылезают, а прямо вот так, под низ. И в это время, когда он наклонился, в сердце есть пуля, и сердце работает. Мы его не можем никогда углядеть, потому что сердце работает, а когда он наклонился – пуля-то есть! Тот схватил его, поставил так вот боком. «Вот она, - говорит, - ваша пуля!» Меня позвали: «Смотрите, товарищ лейтенант, вон пуля!» Я посмотрела – мать честная, пуля! Я говорю: «Как же ты обратно-то пойдёшь, упадёшь – у меня нет транспорта, а мы не унесём с хромым раненым!» А он и говорит: «Я дойду». И вот мы его туда привезли, мы извинялись все перед ним, и все раненые извинялись: «Прости, друг, мы думали, что тебя штыком кто пощекотал, а ты такую штуку…» И что интересно – ему надо было умирать. Тот эшелон, в котором мы его отправили в Россию, разбомбили. Мы ему дали адреса, несколько штук, чтобы он написал, что же с ним сделают в Москве. Ответа мы не получили. Никто. Вот такой был случай. Такие бывали случаи.
- Да как же! Вповалку все лежали! И рядовые, и капитаны и майоры! Бой идёт страшенный, а на всех грядках целой сожжённой деревни лежат раненые больше пяти тысяч человек. И вдруг врывается ко мне в палату молодой, красивый, интересный… генерал! Мальчишка!... И орёт на меня, махая пистолетом перед моим лицом:
«Где моя кровать? Где мои простыни?» - «Слушай, раненый, ляг лучше за мою дверь вот эту вот, там тебя никто не тронет, сюда сейчас будут вносить тяжёлых раненых. Ляг за дверь». – «Как ляг? На пол?!» Я говорю: «Сейчас соломы принесу». – «Какое… где простыни?» - «Товарищ генерал, нет у нас простыней на передовой! Деревни все сожжённые, у нас ни ложек, ни мисок, ничего нет, у нас вот руки только есть». – «Я тебя сейчас пристрелю!» Смотрю – высовывается голова раненого, раненый исчезает, через несколько минут комбат бежит ко мне: «В чём дело?» Я говорю: «Товарищ комбат, вот генерал возмущается, требует простыни с меня». А он тогда на меня посмотрел и сказал: «Исчезни!» Я тут же за дверь, а он стал его: «Дорогой генерал, да сейчас тебе легковую машину найдём, мы тебя вывезем сейчас с передовой, только лишь не ори, не нервируй мне людей! Ради бога!..» Так вот единственный генерал, который отказался лечь под дверь, на голый пол. Это за всю войну. Остальные: полковники, капитаны, лейтенанты, старшины - да с рядовыми солдатами вместе лежат, причём проводят политучёбу, политзанятия, что знают – рассказывают. Лелеют, лелеют солдат.
- Не знаю. Этого у нас не было.
- А лечили-то тогда чем? - У нас не лечили, мы затыкали рану чем попало и завязывали. Можно от рубашки оторвать, если бинта нет…
- Ну!.. Нет. У нас такого не было.
- Нет, отчего ж. Он не был на передовой. Ни на первой точке, ни на второй, я поняла его. Он был на третьей, четвёртой и так далее. Там, может быть, что-то и было. У нас не в чем было держать это ничего.
