что? Перебили бы сонных, как куропаток...
Сергей оценивающе оглядел крошечную поляну, на которой в кустах можжевельника, прямо на траве, под деревьями, не выпуская из рук оружия, спали бойцы. Уставшие, изнуренные бесконечными боями, оглохшие от артиллерийских обстрелов и бомбежек, измотанные бессонными ночами... Позиция была явно проигрышная, для обороны совсем непригодная. А где можно было найти лучшую в лесу, да еще ночью? Закомолдин передвинул с живота на бедро кобуру пистолета. Он знал, что у него еще есть две обоймы. В кармане галифе, выпираясь крупным яблоком, лежала граната-лимонка. Вот и все его оружие. Негусто. А что у остальных? Да и сколько пограничников вышло, вырвалось вместе с ним?
Закомолдин поискал глазами сержанта Неклюдова. Тот в последние часы боя находился рядом, они и по лесу бежали вместе, подбадривая друг друга. Он должен быть где-то неподалеку. Закомолдин помнил, как в темноте они добежали сюда и Неклюдов громко повторил команду лейтенанта:
– Все, ребята, короткий привал. – И добавил от себя: – Чтобы ни звука!
Сержанта поблизости не было. Закомолдин насторожился.
Сухо треснула ветка. Закомолдин рывком положил ладонь на кобуру, пальцами привычно расстегивая ее, вслушивался. Кто-то шел к поляне. Проснувшиеся бойцы схватились за оружие. Клацнул затвор, и этот резкий металлический звук грозно прозвучал в сонной лесной утренней духоте.
– Свои! – раздался голос Неклюдова, как бы предупреждая действия. – Свои! Осторожнее, а то продырявите ни за что!
Раздвинулись кусты, и на поляну вышел рослый сержант и с ним еще трое наших пехотинцев. Один из них был ранен в ногу и шел, опираясь на сучковатую палку, у другого была забинтована голова и сквозь грязный бинт темными пятнами запеклась кровь. Все с винтовками. Третий, самый рослый, под стать Неклюдову, белокурый, нес на плече, взявшись рукой за ствол, ручной пулемет.
– Товарищ лейтенант, – Неклюдов шагнул к Закомолдину. – Свои вот, говорят, что из Бреста топают. Обнаружил я их тут рядышком. Сидят, притаились. Но мы ж пограничники, товарищ лейтенант, дело привычное.
– Обнаружил, говоришь? – насторожился Закомолдин и мысленно еще раз чертыхнулся за свою беспечность, ведь вместо этих своих бойцов могли находиться и фашисты.
– Так точно, обнаружил, – улыбнулся Неклюдов, и улыбка на его усталом, чумазом лице получилась добрая, открытая. – Едва светать стало, товарищ лейтенант, поднялся я, по привычке решил разведку произвести вокруг нашего привала. На всякий случай и чтоб знать, где ж мы заночевали и нет ли какой прямой угрозы нашему привалу. Ну и наткнулся на них, на этих троих, шагах в пятидесяти отсюда в сторону восхода солнца. Думал, что немцы, стрелять приготовился, а это свои.
– А ты нас вовсе не обнаруживал, это мы еще с ночи вас засекли. Тоже подумали, что немцы. Чуть было огонь не открыли, когда напрямик по кустам ломились. Да голоса услышали, матюки ваши, и поняли враз, что свой брат, русские.
Опираясь на сучковатую палку, шагнул вперед раненый в ногу. Он, видать, был у них за старшего. Невысокого роста, крепкий телом. Настороженный взгляд из-под белесых бровей. Лицо чуть скуластое, в веснушках. Только темные круги под глазами да солдатская одежда, порванная и перепачканная, свидетельствовали о бессонных ночах и перенесенных боях.
– Старший сержант Шургалов, – представился он лейтенанту, прикладывая ладонь к пилотке, и, назвав свою воинскую часть, кивнул на своих товарищей: – Пулеметчик, сержант Ляхонович и шофер, рядовой Червоненко. – И грустно закончил: – Вот, кажись, и все, что осталось от батальона...
Закомолдин молча смотрел на Шургалова. Неужели они из Бреста? Воинскую часть, которую тот назвал, лейтенант знал. Она действительно располагалась в самой Брестской крепости, в ее центральной части, в Цитадели, и, как он помнил, занимала угловые массивные двухэтажные кирпичные казармы и полукруглые бастионы, да еще и рукав реки. Там укрепления были серьезные, сделанные давно из камня и бетона, не то что у них, в пограничном отряде. И то они больше недели держались... А в крепости за каменными толстыми стенами, в боевых отсеках, да имея запасы продовольствия и боеприпасов, как думал Сергей, сражаться было легче, чем им, пограничникам. Ему казалось, что крепость невозможно взять штурмом. Там можно держаться до подхода наших. Тем более и войск в крепости имелось достаточно. Закомолдин точно знал, что в крепости располагались две дивизии, каждая из которых насчитывала не одну тысячу штыков, не считая других подразделений, включая и пограничников.
Закомолдин с неприязнью смотрел на пехотинцев. Неужели они из самой крепости? В такое не хотелось верить. И он строго спросил:
– Номер воинской части?
Старший сержант снова назвал свою часть. Назвал фамилию командира и комиссара. Закомолдин про себя отметил, что тот говорит точно.
– А где располагалась ваша часть?
– В Цитадели, где река Муховец впадает в Буг, были наши казармы...
– Почему были?
– Разрушены до бетонных подвалов бомбами и снарядами... Потому и на прорыв пошли. Чтоб к своим пробиваться...
Закомолдин задумался. Он впервые видел перед собой окруженца и отступленца. Он так и подумал «окруженца» и «отступленца». Лейтенант не сомневался, что тот говорит правду. Но в его правду не хотелось верить.
Шургалов по-своему понял молчание лейтенанта. Пограничники, он знал, войска особые. В них не каждого брали. А сейчас тем более, время военное. Только отставать от этого отряда и пробиваться самостоятельно ему никак не хотелось. «Если даже не примут, то все равно не отстанем, будем следом идти, – подумал он, – ни за что не отстанем». И неспешно расстегнул нагрудный карман гимнастерки, вынул красноармейскую книжку и комсомольский билет:
– Вот мои документы, товарищ лейтенант, – и быстро тут же отчеканил: – Поступаю в ваше распоряжение! Вместе со мною еще сержант Ляханович и рядовой Червоненко. В наличии ручной пулемет системы Дегтярева, два диска к нему, три гранаты, еще две винтовки и полторы сотни патронов.
– Ранение серьезное? – спросил Закомолдин, проверив документы.
– Задело осколком, но не до кости, двигаться своим ходом могу, товарищ лейтенант, – ответил бодро Шурналов и добавил: – Я вас знаю, товарищ лейтенант! Вы московский чемпион по боксу. Видел ваш портрет в газете и лично смотрел, как вы проводили показательные соревнования на сцене в нашем клубе. Здорово вы тогда с нашим капитаном Акимовым боксовались! Потом разные приемы боя показывали и поясняли. После того вашего выступления в клубе многие наши бойцы захотели тоже боксом заниматься. Из Минска боксерские перчатки к нам в часть привезли, а мешок сами сделали, набили его опилками, чтоб разные удары на нем разучивать. Да вот война помешала...
Закомолдин чуть улыбнулся. Грустно улыбнулся. Кажется, совсем недавно проходил тот показательный бой на сцене клуба в Брестской крепости. Организовал его капитан Акимов. Он приезжал в пограничный отряд, договаривался с начальством, приглашал Закомолдина, с которым познакомился на соревнованиях. У капитана был всего второй спортивный разряд, он мечтал о первом, мечтал о большом ринге, о всесоюзных соревнованиях. У себя в части он был и тренером, и судьею, и участником. И еще мечтал о том, чтобы каждый боец стал спортсменом, знал приемы бокса, которые, он всегда и везде особо подчеркивал, «очень пригодятся в рукопашной схватке».
Сергей вспомнил, как после того показательного вечера в гарнизонном клубе Акимов чуть ли не насильно повел к себе домой (он занимал небольшую квартиру на втором этаже в доме командного состава) и познакомил со своей милой сероглазой женой и трехлетним сыном, как они с женою угощали его чаем с вишневым вареньем и шутили, что шампанское обязательно разопьют после всесоюзного первенства... У Закомолдина остались теплые воспоминания о том вечере. Сергей невольно вспомнил и о своем обещании обязательно приехать в часть после соревнования на личное первенство пограничного округа и выступить перед бойцами, провести с ними совместное тренировочное занятие... Встретятся ли они теперь когда- нибудь? Все эти воспоминания пронеслись у него в голове, пока он слушал старшего сержанта, и вслух произнес:
– Капитан Акимов настоящий спортсмен, – и тут же поинтересовался о том, когда старший сержант видел капитана последний раз, не решаясь прямо спросить: жив ли тот?
