случай, если у Антона вдруг случится отложение солей. Впрочем, об этом я, кажется, уже… Так вот, мне сейчас очень хочется пойти и немножко поводить «Корабль».
— Да вы ещё успеете поводить! И потом я прошу вас сказать не о сущности вашей работы, а о внешней форме, так сказать… Вот вы приходите на работу. Обычные трудовые будни…
— Хорошо. Будни. Я ложусь на вычислитель и думаю.
— Ну–ну… Постойте — на вычислитель? Ну да, понимаю. Вы лингвист, и вы ложитесь на… И что же дальше?
— Час думаю. Другой думаю. Третий думаю…
— И наконец?..
— Пять часов думаю, ничего у меня не получается. Тогда я слезаю с вычислителя и ухожу.
— Куда?!
— Например, в зоопарк.
— В зоопарк? Отчего же в зоопарк?
— Так. Я люблю зверей.
— Ну а как же работа?
— Что ж работа… Прихожу на другой день и опять начинаю думать.
— И опять думаете пять часов и уходите в зоопарк?
— Нет. Обычно ночью мне в голову приходят какие–нибудь идеи и на другой день я только додумываю. А потом сгорает вычислитель.
— Так. И вы уходите в зоопарк?
— При чём здесь зоопарк? Мы начинаем чинить вычислитель. Чиним до утра.
— Ну а потом?
— А потом кончаются будни и начинается сплошной праздник. У всех глаза на лоб, и у всех одно на уме: вот сейчас всё застопорится и надо думать сначала.
— Ну ладно. Это будни. Однако же нельзя всё время работать…
— Нельзя, — сказал Вадим с сожалением. — Я, например, не могу. В конце концов заходишь в тупик и приходится развлекаться.
— Как?
— Как придётся. Например, гоняю на буерах. Вы любите гонять на буерах?
— Э–э… Мне как–то не приходилось.
— Что же вы, Саул! Я вас обязательно покатаю. Какой у вас индекс здоровья?
— Индекс здоровья? Я вполне здоров. А над чем вы теперь работаете?
— Над свёртками разобщённых структур.
— А зачем это нужно?
— Что значит — зачем?
— Ну, кому от этого будет польза?
— Каждому, кто этим заинтересуется. Вот сейчас проектируют универсальный транслятор. Универсальный транслятор должен уметь свёртывать разобщённые структуры.
— Скажите, Вадим, а здесь, на «Корабле», можно послушать музыку?
— Конечно. Что бы вы хотели? Хотите «Трели» Шеера? Под эту музыку изумительно водится «Корабль».
— А Бах?
— О, Бах! По–моему, у нас есть и Бах. Слушайте, Саул, а ведь с вами, наверное, слушать музыку будет очень приятно.
— Почему?
— Не знаю. Всегда приятно слушать музыку с человеком, который хорошо её знает. Мендельсона вы любите?
— Вы знаете Мендельсона?
— Саул! Мендельсон — это лучший из старых. Я надеюсь, вы любите Мендельсона. Правда, его плохо слушать в «Корабле». Вы меня понимаете?
— Пожалуй… Я слушаю Мендельсона в своём уютном кабинете…
Разговорились, наконец, подумал Антон. Он взглянул на часы. «Корабль» входил в стартовую зону над северным полюсом. На экране в фиолетовой глубине возникли тёмные точки звездолётов, ожидающих старта. Антон крикнул в дверь:
— Простите, что прерываю. Скоро старт. Димка, покажи Саулу, как пользоваться безынерционной камерой.
Антон послал на контрольную станцию запрос о программе предстоящего перелёта, и через тридцать минут, в течение которых «Корабль» плавал в стратосфере вместе с двумя десятками других больших и малых звездолётов, получил программу на переход, семь вариантов программы обратного пути и разрешение на выход в подпространство. Тогда он попросил пассажиров укрыться в камерах, вошёл в камеру сам, произвёл перекличку и дал «Кораблю» команду на старт.
Как всегда, Антона сильно затошнило. Через всё тело прошла раскалённая волна, лицо и спина покрылись холодным потом. Антон осоловелым взглядом следил за тем, как красная стрелка прыгает по шкале, отмечая стремительно меняющуюся кривизну пространства. Двести риманов… четыреста… восемьсот… тысяча шестьсот риманов на секунду… Пространство вокруг «Корабля» скручивалось всё туже. Антон знал, как это выглядело со стороны. Чёткий чёрный конус «Корабля» становится зыбким, медленно тает, и вдруг исчезает совсем, а на его месте вспыхивает на солнце огромное облако твёрдого воздуха. Температура на сто километров вокруг резко падает на пять–десять градусов… Три тысячи риманов. Огненная стрелка остановилась. Эпсилон–деритринитация закончилась и «Корабль» перешёл в состояние подпространства. С точки зрения земного наблюдателя он был сейчас «размазан» на протяжении всех полутораста парсеков от Солнца до ЕН7031. Теперь предстоял обратный переход.
При выходе из подпространства всегда существует опасность оказаться слишком близко к какой–нибудь тяготеющей массе, а может быть, даже внутри. Правда, опасность эта является чисто теоретической. Вероятность её гораздо меньше, чем вероятность попасть точно в печную трубу Эрмитажа, вывалившись над Ленинградом из стратоплана. Во всяком случае, ни то ни другое событие не было зарегистрировано за всю историю человечества. Корабль Антона благополучно выскочил в нормальное пространство на расстоянии двух астрономических единиц от жёлтого карлика EН7031.
Антон отдышался, вытер пот со лба и вышел из камеры. В рубке всё было в порядке. Он прошёл вдоль пульта, скользнул взглядом по обзорному экрану, потом выключил автоматику перехода. На пульте перед экраном по–прежнему лежал букетик гвоздик. «Жалко», — пробормотал он. Он коснулся букетика пальцем и цветы рассыпались в зеленоватую пыль. «Бедняги, — подумал Антон.
— Не выдержали. Да и кто выдержит?» Он вспомнил о пассажирах и спустился в кают–кампанию.
Зал кают–кампании был круглый, сюда выходили двери всех восьми кают и люк в нижний этаж, где были кладовая, кухня–синтезатор, душ и прочее. Антон оглядел стол, кресла, поправил крышку мусоропровода и направился в каюту Вадима. Там он отодвинул заслонку камеры и Вадим вывалился на него. Он был белый и мокрый, как мышь.
— Плохо? — участливо спросил Антон.
Вадим грудным голосом пропел:
Впрочем, он сейчас же откинул диван и сел.
— Вот почему я не стал звездолётчиком, — сказал он немного хрипло и прилёг.
— Каждый раз ты это говоришь, — сказал Антон. Вадим промолчал. — Пойду, освобожу Саула, — сказал Антон.
— Ты слышал нашу беседу? — спросил Вадим, не открывая глаз.
— Да.
— Интересный человек, а?
— Не знаю, — сказал Антон. — По–моему, он человек в беде.
— Ещё бы! Другого бы ты на «Корабль» не взял. Стоит нам собраться куда–нибудь вдвоём, как ты начинаешь альтруировать. Постой, не уходи…
Антон остановился в дверях.
— Ты несёшь болезненную чепуху, — сказал он, — а Саулу там сейчас, наверное, плохо. Это трудно представить, но он, я думаю, ещё более хилый межпланетник, чем ты.
Вадим неожиданно вскричал трагическим шёпотом:
— Слепец! О слепец!.. Нет, не уходи, мне тоже плохо… Неужели ты ещё не понимаешь, кто он?!
— Что ты имеешь в виду?
Вадим, наконец, сел.
— Он же ничего не смыслит в лингвистике, — сказал он. — Надеюсь, ты это заметил?
— А что ты понимаешь в истории?
— Ты мне ещё скажи, что он книжный червь. Мы все знаем одного такого червя. Его зовут Бенни Дуров. Поговори о нём с тагорянами.
Антон нехотя улыбнулся.
— Ладно, — сказал он. — Только ты всё–таки воздерживайся. Я–то тебя переношу в любых дозах, а вот на свежего человека ты иногда производишь
