Но, преследуя индийский народ, шах Байкара смертельно его боялся. Власть этого свирепого царька держалась на тысячах явных и тайных убийств, на силе кинжала и яда.
Когда, покидая Камбаи и направляясь дальше на юг, Никитин строил планы своего нового похода, не думал он, что скоро судьба сведёт его с таким же, как Махмуд, свирепым владыкой, который будет решать, жить или умереть ему, Никитину…
Корабль доставил Никитина в южную часть Индии, в город Чаул. Удивили его здесь толпы чёрных почти совершенно голых людей, заинтересовало вооружение княжеской охраны… Однако сам он ещё больше удивил и заинтересовал население Чаула. Впервые здесь видели европейца. Рослый, плечистый, голубоглазый человек с белой кожей лица и рук, с пышной вьющейся бородой привлекал внимание всех прохожих. Вокруг него то и дело собиралась толпа, то и дело слышались удивлённые возгласы и вопросы. В те дни в древней Индии, подхваченное сотнями голосов впервые прозвучало слово: «Русь».
В Чауле Никитин задержался ненадолго. Сделал записи в своём дневнике и двинулся дальше, в сторону Декана, гористой области южной Индии, стремясь пройти к городу Пали, а оттуда в старинный город Джуннар.
Труден был этот путь. Шли проливные дожди. Но добрый конь все время выручал Никитина.
В Джуннаре с Никитиным случайно встретился, проезжая по улице в своей золочёной колеснице, сам наместник Асад-хан. Увидел он тонконогого гривастого красавца-жеребца, залюбовался им. И вдруг знаком приказал Никитину приблизиться.
— Такие неверные, как ты, — сказал, — не должны владеть хорошими лошадьми. Я оказываю тебе, недостойному, очень высокую честь. Я разрешаю тебе подарить этого коня… мне!
— Я русский, — ответил Никитин. — Почему, хан, ты называешь меня неверным? Я не могу подарить этого коня, потому что в нем все моё богатство и потому, что он мой спутник и друг в дальней дороге…
Асад-хан кивнул своим слугам:
— Препроводите этого неизвестного человека во дворец.
Никитин понял: нежданно-негаданно приключилась с ним страшная беда. Наместник — полный властелин в этом краю. Спорить с ним — значит рисковать жизнью. Однако что оставалось делать беззащитному путнику на чужбине? Никитин решил не сдаваться. Он будет протестовать. Он расскажет хану о могучей Руси. Так ли должны встречать здесь, в Индии, мирных торговых гостей из этой далёкой страны?..
Слуги Асад-хана увели жеребца, колесница наместника укатила, а когда Никитин пришёл ко дворцу и спросил, как ему пройти к властителю, вооружённые до зубов охранники изумились:
— В своём ли ты уме, чужестранец?! Разве светлейший Асад-хан снизойдёт до беседы с тобой?! Ступай себе с миром и будь здоров. Асад-хан не любит подобных просьб.
Но Никитин не удалялся от дворца. Он решил выждать, когда хан выедет на утреннюю или вечернюю прогулку, и снова потребовать своего жеребца. Он будет рассказывать всем встречным о том, какое несправедливое дело совершил хан. Пускай закуют его в кандалы — русский человек нисколько не испугается хана.
На следующий день Асад-хан неожиданно сам пригласил Никитина во дворец.
— Я узнал, что ты пришёл из далёкой северной страны, — сказал Асад-хан, с любопытством разглядывая Никитина. — Это, действительно, очень далеко?
— Да, это очень далеко, — ответил тверич. — Я долго плыл по великой Волге — русской реке, потом пересёк Каспийское море, прошёл всю Персию и пересёк океан…
— Для этого нужно быть смелым человеком, — заметил хан.
— На Руси недостатка в этом нет, — молвил Никитин с улыбкой.
Асад-хан раздумывал некоторое время. Повидимому, у него созрело какое-то решение.
— Хорошо, русский человек, я возвращу тебе жеребца, хотя он мне самому очень понравился. Я дам тебе жеребца и ещё тысячу золотых в награду дам, если ты перейдёшь в нашу, магометанскую веру… Выбирай. Если не согласишься стать мусульманином, — и жеребца отберу и ещё тысячу золотых с тебя возьму. Что ты на это скажешь?
— Одно только скажу, — ответил Афанасий Никитин. — Я русским человеком родился, русским и умру. С памятью об отечестве моем умру, потому что ничего нет для меня дороже отечества, родины…
— Но ты забудешь родину, — ведь это так далеко! Ты — смелый человек, а я уважаю смелых, поэтому я сделаю так, что ты будешь богат и счастлив. О, ты не пожалеешь, если останешься у меня!
— Как?! Разве можно забыть родину?! — изумился Никитин. — Но ведь сердце-то в моей груди — русское сердце? Оно само — частица родины, и вся моя родина — в нем!..
— Я даю тебе четыре дня на размышление, — заключил Асад-хан угрожающе. — Через четыре дня ты придёшь с ответом. Ты согласишься, если тебе дорога твоя голова.
Никитин вышел из дворца, не зная, куда идти, у кого искать приюта и спасения. Бродя по знойному городу, он незаметно очутился меж торговых рядов и даже не расслышал, как кто-то назвал его по имени.
— Афанаса!.. Афанаса!..
Никитин обернулся. Сквозь толпу к нему проталкивался знакомый хорасанец — выходец из Персии — Махмет. Впервые встретились они в Персии и позже крепко сдружились в пути. Никитин не раз оказывал своему знакомому различные услуги, и это очень расположило к нему хорасанца. Махмет был знатным чиновником, но в отношениях с Никитиным отличался простодушием и добротой.
— Ну что же ты, Афанаса, не узнаешь меня, друг? — удивился Махмет молчанию Никитина. — Пойдём- ка, я все тебе расскажу.
Махмет сообщил Никитину, что прибыл он с важным поручением к Асад-хану.
— О, ты не знаешь, Афанаса, каким большим я стал чиновником! — не скрывая гордости, повторял Махмет. — Очень большим! Любое моё желание выполнит Асад-хан.
Никитин встрепенулся: счастье само шло к нему в руки. Рассказал тверич приятелю о своём горе, о том, что через четыре дня ему, беззащитному путешественнику, прошедшему через столько стран и видевшему столько народов, придётся безвинно умереть…
— Ну что ты, Афанаса, — воскликнул Махмет испуганно. — Разве я допущу такое? Разве я позволю, чтобы безвинно умер мой друг?! Отдыхай здесь спокойно, а я сейчас же пойду во дворец. Ты получишь своего жеребца и сможешь спокойно продолжать путь.
С тревогой ждал Афанасии Никитин возвращения Махмета. Час проходил за часом, однако хорасанец не появлялся. Так миновала ночь, и день, и ещё одна бесконечно длинная ночь… Ранним утром его разбудил брахман — жрец, обязанностью которого был уход за отдыхающими путниками.
— Гость с севера! — сказал он. — Ты очень счастливый человек. Посмотри, какого скакуна прислал тебе светлейший Асад-хан. И ещё он велел передать тебе, что ты свободен и можешь жить в нашем городе или отправляться на все четыре стороны.
Ни о чем не расспрашивая жреца, Никитин выбежал во двор. У ворот он увидел привязанного к столбу своего коня. Тот сразу же узнал хозяина, рванулся на привязи, тихонько, тоскливо заржал… Задыхаясь от слез, Никитин нежно и крепко обнял шёлковистую тёплую шею лошади.
— В дорогу, друг мой, в дорогу! — шептал Никитин, веря, что лошадь понимает смысл этих слов. — Пускай горит он огнём, этот «светлейший» грабитель…
Через несколько дней, как только установилась сносная погода, Никитин покинул владения джуннарского хана и направился сначала в город Кулунгир, потом в Гульбаргу, а затем повернул к Бидару. По пути он миновал несколько больших и малых городов и край, заселённый махратским племенем, о котором в других районах Индии говорили, что это самые отчаянные головорезы. Нагие, вооружённые мечами и луками, махраты не тронули, однако, безоружного путешественника. Наоборот, они любезно указывали ему дорогу, приглашали в жилища, охотно предоставляли ночлег. Теперь Никитин понял, почему в мусульманском Джуннаре о махратах ходили самые мрачные слухи. Свободолюбивый этот народ, частично подчинённый иноземным захватчикам, упорно продолжал борьбу за своё освобождение. Не было года, чтобы из горных своих селений махраты не нападали на войска мусульманских князей. Много видел на этом пути Никитин готовых к бою крепостей. Это были крепости свободолюбивых махратов.
Прошёл он и через районы, населённые телинганцами. О воинах этого отважного народа рассказывали, что шли они в самую кровавую битву с песнями, с музыкой, высылая вперёд лучших своих плясунов. Но и
