До линии слабого прибоя оставалось не более пятидесяти саженей, и Головнин уже наметил место для высадки, когда над самой шлюпкой с урчанием пронеслось ядро… Все батареи крепости открыли огонь, — высокие всплески окружили шлюпку, что-то глухо ударило в подводную часть борта.
«Наверное, пробоина», — подумал Головнин и приказал грёбцам развернуться. Послушная вёслам, шлюпка круто развернулась и понеслась обратно к «Диане». А вокруг ложились ядра.
— Плохо… Очень плохо стреляют, — сказал капитан, усмехнувшись матросам. — Такую близкую цель с первого залпа следовало бы накрыть! И заряжают очень медленно… Ну, подлые пираты, было бы у меня на то разрешение, — проучил бы я вас!
Навстречу капитанской шлюпке от «Дианы» уже мчались вооружённые гребные суда. При первом залпе японских пушек Рикорд послал их на выручку Головнину. Помощь, однако, уже не требовалась, — шлюпка вышла за дистанцию обстрела неповрежденной.
Японцы, конечно, видели из крепости, что теперь ядра их делают недолёт, но, тем не менее, они продолжали ожесточённую пальбу, и Головнин удивился этому безрассудству.
— Вот «рыцари»! А ну-ка, Рикорд, пошлите им один «гостинец», да так, чтобы обязательно в крепость угодил!..
На шлюпе прозвучал сигнал боевой тревоги; комендоры метнулись к пушкам… Позже Головнин не мог вспоминать без волнения эти несколько секунд, когда корабль словно замер, и люди на нем будто затаили дыхание. Именно в эти секунды решался исход дальнейших событий. Грянул бы выстрел, и многое изменил бы он к лучшему в дальнейшем плавании «Дианы», в судьбе самого Головнина.
Но выстрел не грянул.
— Повремени-ка, братец, — сказал Головнин комендору, быстро поднимаясь на палубу шлюпа. — Мщение? Они его заслужили. Но начинать военные действия без воли правительства мы не должны. — И, обращаясь к Рикорду, спросил: — Ваше мнение, капитан-лейтенат?..
— Правильно… И все же обидно. Очень обидно, Василий Михайлович!..
— Терпение, Пётр, терпение и выдержка, — медленно, глухо проговорил капитан. — Если мы окажемся в положении, когда необходимо будет защищаться, мы им дадим урок настоящего боевого огня. А пока — пушки накрыть. Шлюп отвести дальше от крепости. Ещё раз попытаемся объясниться.
В молчаливом огорчении комендоры отошли от пушек. С берега прогремел последний выстрел, и окутанная дымом крепость затихла.
И снова на мысах всю ночь горели огни. В текучих отблесках, что дробились на зыби, чёрными тенями шныряли японские лодки. Но ни одна из них не приблизилась к «Диане»…
А утром через своих посыльных японцы передали, что обстрел шлюпки был ошибочным, что они очень сожалеют о случившемся и приносят извинения… Посыльные уверяли, будто комендант крепости сам опасался нападения, но теперь он готов лично принять капитана и оказать экипажу посильную помощь…
Мичман Федор Мур упросил Головнина взять и его в крепость.
Дозорные в крепости следили за капитанской шлюпкой с той минуты, когда она отходила от борта «Дианы». Три важных чиновника, облачённые в парадные халаты, заранее вышли из ворот крепости и спустились на берег, чтобы встретить гостей…
Головнин решил высадиться у самой крепости и теперь внимательно рассматривал её с близкого расстояния. Крепость была маленькой, построенной наспех.
Штурман Андрей Хлебников, сидевший у руля, рыжеватый мускулистый человек с внимательным взглядом и застенчивой улыбкой, даже пошутил:
— То ли осиное гнездо, то ли муравейник! А расковырять такую хламиду и со шлюпа немудрёно…
— Немудрёно, штурман, сделать глупость, — строго сказал Головнин. — Доброе дело труднее удаётся…
— Вот именно! — запальчиво воскликнул маленький Мур. — И нужно забыть подобные разговоры!..
Хлебников удивлённо взглянул на него, пожал плечами и ничего не ответил.
После очень длинного приветствия, в котором рядом с фамилией капитана торжественно вспоминались и солнце, и звезды, и луна и которое Алексей полностью не смог перевести, японец сказал, что будет счастлив развлечь дорогого гостя разговором, пока в крепости закончатся последние приготовления к встрече.
Разговор, однако, не клеился. Головнин спросил чиновника о названии отчётливо видневшегося отсюда мыса, которым оканчивался на севере остров Мацмай, но тот, вздохнув, ответил, будто он никогда не интересовался подобными названиями. Не знал он также, какова ширина пролива, глубок этот пролив или мелок, имеются ли течения и насколько они опасны для мореходов.
В этой скучной беседе прошло больше часа. Наконец-то из крепости дали сигнал, и чиновник сказал, что теперь он может сопровождать милых его сердцу гостей.
Головнин приказал матросам вытащить шлюпку на берег. Поняв его распоряжение, японец с улыбкой поклонился. Алексей перевёл его слова:
— Очень хорошо! Мы вполне доверяем друг другу…
У шлюпки Головнин оставил одного матроса. Кроме мичмана Мура, штурмана Хлебникова и переводчика Алексея, с ним были ещё три моряка, матросы первой статьи: Спиридон Макаров, Дмитрий Симанов и Григорий Васильев.
Капитана и его спутников поразило количество солдат, разместившихся в тесном дворике крепости. Не менее четырехсот человек, вооружённых ружьями, саблями, копьями, кинжалами и луками с набором стрел, сидели вокруг площади, словно ожидая какого-то уже известного им приказа.
— Не может быть, — негромко сказал Хлебников, — чтобы столько военных постоянно находилось в этой малой крепости… Наверное, их собрали со всего острова…
— Пожалуй, — согласился Головнин. — Посмотрим, к чему собрана эта ватага…
Посредине площади была раскинута просторная полосатая палатка. Ни на минуту не задерживая гостей во дворе, чиновник провёл их в эту палатку.
Начальник крепости, с сонным лицом, важно восседал на высоком стуле, держа в руках металлический жезл, от которого через плечо тянулся шёлковый шнур. Одет вельможа был в дорогие шелка, на поясе его висели две золочёные сабли. Три свирепого вида оруженосца разместились за его спиной. Рядом, на стуле пониже, сидел помощник начальника, уже знакомый Головнину, тоже охраняемый тремя оруженосцами. По сторонам палатки сидело восемь чиновников, не сводя с вельможи робких взглядов.
Головнин слегка поклонился. Оба начальника встали, подняв левую руку ко лбу и как бы переламываясь в пояснице.
Капитан присел напротив старшего вельможи. Мичман, штурман, переводчик и матросы заняли скамьи несколько позади.
— Мне очень приятно, почтеннейший капитан, — звонким голосом произнёс вельможа, пристально оглядывая Головнина, — видеть вас под этим кровом… Надеюсь, ваше здоровье вполне благополучно?
Головнин ответил, что он тоже рад видеть столь знатного начальника.
Слуги принесли чай, а потом табак и трубки. Отхлёбывая из фарфоровой чашки несладкую зеленоватую жидкость, вельможа как будто между прочим спросил:
— Сколько же людей у вас на корабле?
Головнин ответил, увеличив количество команды почти вдвое.
— Наверное, это самый большой русский корабль? — осведомился японец.
— О нет! — сказал Головнин. — У нас имеются корабли и впятеро большие.
— Разве у России много кораблей?
Головнин улыбнулся:
— У берегов Камчатки, в Охотском море, в океане, у Русской Америки плавают десятки наших кораблей.
— Э! — воскликнул вдруг начальник и оглянулся на своего помощника. Тот встал и вышел из палатки. Через несколько минут он вернулся и что-то шепнул вельможе. Начальник еле заметно кивнул головой и снова обратился к капитану.
— Как это хорошо, что вы пришли ко мне в гости. К чему нам враждовать? Мы можем всегда оставаться друзьями. Слово рыцаря, — ни один волос не упадёт с вашей головы, потому что вы мои дорогие гости.
