I
(Москва, 1982)
В спальных вагонах «Красной стрелы» народ ездит непростой — иностранцы, артисты, большое и малое начальство, — и обхождение с ними требуется нестандартное, галантерейное. Памятуя об этом, Настя поостереглась дать волю праведному гневу, а осторожно переступила через спущенные в проход ноги в импортных джинсах и самым деликатным образом потеребила храпящего пассажира за рукав, при этом автоматически отметив мягкую добротность кожаной выделки.
— Гражданин, а гражданин, вы бы поднимались. Прибыли уже.
— М-м-м…
Упитанный брюнет характерного московско-грузино-еврейского обличия зачмокал пухлыми губами, но глаз так и не раскрыл.
— Нажрался, паразит! — Настя вложила в свой свистящий шепот всю рабоче-крестьянскую ненависть.
И впрямь, гражданин, похоже, провел веселенькую ночку. Откидной столик был завален элитарными ошметками — шкурками сырокопченой колбасы, апельсиновой и банановой кожурой, обертками шоколадных трюфелей, тут же банка из-под камчатских крабов, пустая сигаретная пачка с иностранными буквами, опорожненная бутылка дорогого коньяку. На одеяле бесстыдно валялась упаковка известного резинового изделия. Дух стоял соответствующий — окна в поезде не открывались, а кондиционер был уже отключен.
— Гражданин, я вам русским языком говорю! Настя дернула за рукав куда решительней. Толстая волосатая пятерня плавно приподнялась, пошарила в воздухе и замерла на груди проводницы. Этого Настя не выдержала, с маху шлепнула по руке и заорала благим матом:
— Глаза разуй, кобелина!
Брюнет затряс головой, разлепил наконец мутные очи и с тупым недоумением уставился на Настю. — Эт-то… Ты кто вообще?
— Во нажрался, а? Проводница я!
— Проводница? А где Аня? Аня где?! Аня!
— Чего разорался?! Нет тут никакой Ани! А вот милицию позвать — это мигом! В пикете отоспишься! Брюнет растерянно захлопал глазами.
— В каком пикете?
— В вокзальном!
— Так мы что, приехали уже?
— Приехали! — со злорадной усмешкой заявила проводница. — Вы бы еще дольше дрыхли, гражданин, так и обратно бы в Питер уехали. Давайте-ка, выметайтесь по-быстрому!
Заспавшийся пассажир дернулся и поднес ладонь к виску.
— Болит? — с иронией осведомилась Настя. — Неудивительно. Вон как гульнули. — Она показала на захламленный стол. — Совсем наглость потеряли.
— Погоди… Минуточку, минуточку… — Брюнет усиленно заморгал. — А где Аня? Ушла, что ли?
— Да какая тебе еще Аня? Если ты про рыженькую, попутчицу вашу, так она в Бологом вышла и очень просила не будить.
— Что!!! — взревел брюнет так, что Настя отпрянула и перекрестилась. — А вещи?! Вещи где?
Он ухватился за край полки, надсадно крякнув, рванул ее вверх и вытащил на свет Божий серый пластмассовый портфель-«дипломат» с номерным замком, прижал к сердцу.
— Все… Все… — с натугой проговорил брюнет. — Не сердись, хозяюшка, дело такое… Слушай, у тебя в заначке граммулек сто не найдется? Я заплачу.
Настя мгновенно успокоилась и, оценив ситуацию по-новому, вновь шагнула в купе.
— Я тебе что, корчма?
Ох и перепугал же ее этот деляга холеный! А с другой стороны, вон как страдает человек, бодун его бодает нешуточный, видать, не слабей, чем любого пролетария. Проводница сжалилась:
— Ладно, на Ярославском в буфете тетю Асю найдешь, скажешь, от Насти со «Стрелы», она тебя остаканит.
— Вот спасибо! — Брюнет достал из кармана кожанки желтый пакетик жвачки и дрожащей рукой протянул ей. — В знак благодарности.
— Иди, иди!
Проводница вытолкала его сначала в коридор, потом и вовсе на перрон. Брюнет потряс в воздухе портфелем, прислушиваясь к чему-то, и нетвердой походкой двинулся к зданию Ленинградского вокзала.
Дойдя до начала перрона, он двинулся не на Ярославский, а к телефонам-автоматам.
— Вадим Ахметович? Доброе утро, это Яков Даниилович. Я в Москве. Наша договоренность в силе?
— Разумеется, Яков Даниилович. Вас не затруднит подъехать ко мне на службу часикам, скажем, к пяти?
— Нисколько, Вадим Ахметович. Буду ровно к пяти.
— Адрес знаете?
II
(Ленинград, 1982)
— Ну-ну, успокойтесь, Мария Кирилловна, вот, хлебните водички и давайте продолжим. Итак, вы говорите, что мужчина садился в поезд один?
Пожилая проводница всхлипнула и протерла глаза рукавом. Капитан Самойлов одновременно с ней смахнул со лба обильный пот — и тоже рукавом.
— Один, один, — закивала проводница. — Веселый такой, обходительный. Когда я зашла к нему, он на оба места билеты предъявил, попросил никого не подсаживать, сказал, что в Бологом друг присоединится… Чаю заказал, с сухариками…
Мария Кирилловна вновь опустила голову и шмыгнула носом.
— Понятно. И багажа, значит, при нем, кроме ременной сумочки-визитки, не было?
Проводница кивнула, подтверждая — не было, мол.
— И в дороге, говорите, никто к нему не подсаживался?
— Не видела. В Бологом, правда, меня бригадир к себе в третий вагон вызывал, так что, может быть…
Дверь служебного купе приотворилась, в щели показалась стриженая голова и лацкан милицейского мундира.
— Разрешите, товарищ капитан.
— Что там? — недовольно спросил Самойлов.
— Да вот, пассажиры… по домам просятся.
— Фамилии, адреса, телефоны у всех записал?
— Так точно!
— Предупредил, что вызовем в ближайшее время? Так точно!
— Иди… Ну все, Мария Кирилловна, спасибо вам.
— Не за что. — Проводница отвернулась.
— Да, и вот еще что — вы точно ничего там не трогали, не убирали? Ну, когда…
— Да что вы! Только вошла сказать, что подниматься пора, приезжаем скоро… Подошла, за ручку
