— Ну нет, послушайте! Костер никому же не мешает. Вы сами готовите на костре в вашем саду, фру Сальвесен!
— Я?
— Он подразумевает жаровню, — объяснил Хермансен.
— Barbecue?[4] Но это же совсем другое дело!
— Да, да. Но кофе, сваренный на простом костре, не хуже. Андерсен жестом пригласил к столу. Пожалуй ста! Моя жена все приготовила! — В голосе позвучала мужская властность, что явно произвело впечатление на Хермансена. Он сразу же поставил примус на бочку. Но фру Сальвесен походила на неприступную крепость.
— Мне кажется, вы нас не понимаете. Мы пришли сюда не кофе пить. Мы пришли от имени кооператива, чтобы потребовать...
— Попросить, — поправил Хермансен. Андерсен протянул кофейник жене:
— Наливай!
Пока она разливала кофе, сам он подошел к костру. У него вошло в привычку закуривать трубку, когда что-то смущало, это давало время собраться с мыслями. Сейчас он не совсем ясно представлял себе свои дальнейшие действия. Из-за Эрики не хотелось гнать гостей из сада. Покамест в этом не было нужды, но чувствовалось, что срок приближается.
Внешне спокойно он наклонился над костром, чтобы прикурить. Там валялся бумажный голубь. Андерсен поджег его краешек, но вдруг начал спешно тушить. Расправив голубя, с изумлением воззрился на конверт, края которого немного обгорели, а вскрыв его, обнаружил там чек.
Фру Андерсен испугалась, увидев, как муж уставился на нее с таким глупым и отсутствующим видом, словно его хватил удар.
— Что такое, отец?
— Мы разбогатели!
— Ты заболел?
— Мы разбогатели! — повторил он, протягивая чек. Ни Хермансен, ни фру Сальвесен не заметили, что произошло, но поняли: что-то случилось. Очень уж странно фру Андерсен моргала глазами.
— Теперь мы сможем уплатить по счету за свет, — только и смогла выговорить она.
— По счету? — Хермансен сразу же вспомнил, за чем пришел.
О, он продумал эту акцию очень тщательно. Сначала вручение примуса, а затем сбор денег с общественности на оплату счета за свет. Получалось двух-трехсту-пенчатая ракета громадной силы. Но теперь он понял, что план сорвался...
— За электричество, — сказала фру Андерсен и по казала чек.
Из-за небольшой дальнозоркости пришлось чек держать в вытянутой руке, но опытным взором банковского чиновника он сразу же увидел, что это именно чек, и возмутился, что тот смят и обожжен по краям.
— Так нельзя обращаться с чеком, — недовольно пробормотал он, но забыл о своем возмущении, как только надел очки и рассмотрел сумму. — Семьдесят тысяч девятьсот девяносто пять... — Он привык к чекам на более значительные суммы, но, когда прочитал имя Карла Альфреда Андерсена, до него дошло, что это означает.
— Вот уж действительно! — он протянул чек фру Сальвесен.
— Чек очень смят, по-моему, и немного обожжен... Фру Сальвесен сама работала в банке и была специалистом, но Хермансен лишил ее всякой надежды, коротко сказав:
— Чек в порядке.
— Поздравляю, Андерсен. И вас тоже, фре... фру Андерсен, — фру Сальвесен быстро вернула чек.
— Слышите, ребята, мы выиграли! Мы богачи!
Фру Андерсен взяла Малышку на руки и закружила ее. Ребята столпились вокруг, даже Туне и Эрик, сидевшие на дереве, осмелились спуститься.
— Мы разбогатели! — кричал Андерсен. — Слышите, что мать говорит? Теперь у вас будет все, что душе угодно!
Хермансен попытался вставить слово:
— Ну, ну, семьдесят тысяч — большая сумма, и если вы вложите ее во что-либо разумное... — он сделал жест в направлении дома и сада. Никто, однако, не слушал.
— У вас будут новые платья! — кричал Андерсен.
— Мы можем купить телевизор! — кричала Сильви.
— И проигрыватель!
— И машину!
— И жаровню! — не без злорадства крикнула Туне.
Но, как всегда, последнее слово осталось за фру Андерсен.
— Ты сможешь бросить работу! — сказала она мужу.
— Нет, послушайте, фру Андерсен. Неужели вы это серьезно? — в голосе уже был намек на уважение, чуть ли не почтение. — Не хотите же вы сказать, что ваш муж перестанет работать? — Хермансен несколько натянуто засмеялся.
— А почему бы и нет? Он изматывается вот уже скоро тридцать лет.
— Но если вы будете экономны и бережливы...
— Экономны? — Андерсен повернулся к нему. — Зачем экономить, когда у тебя ничего нет или когда что-то есть? А у нас есть, мать! К чертям экономию, пошли в магазин!
Хермансену так и не дали высказаться. Ребята плясали вокруг родителей, прибежали дети с детской площадки. Андерсен протянул руку, но Хермансену не хотелось отдавать чек.
— Может, лучше мне взять его в банк? Я бы открыл счет...
Его слова потонули в общем гаме. Фру Сальвесен подошла к бочке и снова положила примус в коробку.
— Какая вульгарность! Можно подумать, что они коммунисты!
— Мы должны немедленно собрать правление, — веско сказал Хермансен.
Золоченые каминные часы жиденько пробили семь. Хермансен подождал, пока замер последний удар, и осторожно постучал председательским молоточком, давая понять, что собрание открыто. Обвел взглядом стол, чтобы проверить, все ли члены правления в сборе. Фру Сальвесен сумела созвать их в рекордно короткий срок. А теперь сидела справа от Хермансена и перебирала бумаги, пока он не начал говорить.
— Создалась совершенно новая ситуация! — начал Хермансен, но его сразу же прервал Лейвестад, всего-навсего заместитель председателя.
— Замечание к повестке дня!
— Слово имеет Лейвестад, — Хермансен бросил неодобрительный взгляд на Лейвестада, заместителя.
— Я хочу обратить внимание на то, что согласно параграфу третьему постановления проект повестки дня должен рассылаться минимум за двое суток до собрания правления за исключением совершенно экстраординарных случаев.
— Ситуация как раз экстраординарная. Позже у нас будет возможность обменяться мнениями, — Хермансен для верности снова постучал молоточком. — Правление уже знакомо с тем, что произошло. Не впервые мы ставим на повестку дня вопрос о семье Андерсена...
— Слишком часто, — фру Сальвесен сказала это шепотом, чтобы не прервать оратора.
— По-моему, следует сказать, что ни их образ жизни, ни порядок на их участке никоим образом не удовлетворяют этическим и эстетическим требованиям современного общества, — Хермансен сделал заметку в блокноте, поскольку Лейвестад снова поднял руку. Некоторые из членов правления воспользовались паузой, чтобы высказаться.
— Он позорит кооператив!
— Теперь у них есть средства, чтобы купить себе квартиру!
— В другом конце города! — это сказала фру Сальвесен, и Хермансен предостерегающе поднял палец.
— Слово имеет херр Сэм! — воцарилась тишина. Сэм был теолог и работал в университете. Домом в кооперативе поменялся с одним руководителем филиала, совершившим растрату. Обмен великолепный. Через месяц после въезда Сэма уже выбрали в правление, одновременно сделали руководителем молодежного клуба кооператива. Его речи всегда отличались деловитой весомостью и производили впечатление.
— Я не придаю большого значения таким вещам, — сказал он серьезно. — Пусть семья живет даже в палатке — мне безразлично. И если я реагирую, то в первую очередь из-за молодежи. Влияние... Хорошо, на этом я могу закончить, но мой опыт преподавательской работы в высшей школе научил меня, что значит влияние среды.
— Отказываюсь от слова, — сказал Лейвестад, сидевший все время с поднятой рукой.
— Я тоже, — сказал Рошер-Теодорсен. — Я полностью согласен с Сэмом. Дети!
— Да, но у вас-то детей нет, — несколько насмешливо сказала фру Сальвесен.
Жена Рошер-Теодорсена была на пятнадцать лет моложе супруга и не упускала случая критически высказаться о его мужских достоинствах. Рошер- Теодорсен заметно покраснел, и Хермансен поспешил перевести беседу в нужное русло.
— У Андерсена появилась возможность создать нормальные условия жизни для себя и своей семьи. Правление, конечно, поможет ему всем необходимым.
Фру Сальвесен снова взяла слово.
— Когда у таких людей заводятся деньги, это ни к чему хорошему не приводит. Он как был так и остался неотесанным шофером грузовика.
— Профессия тут совершенно ни при чем! — Хермансену снова пришлось прибегнуть к молотку. — Снобизм — неизвестное у нас понятие. Выполняем ли мы умственную или физическую работу, мы все... — он сделал красноречивый жест. Все кивнули. — Второй неписаный закон — невмешательство в личную жизнь, — продолжал Хермансен. — В жилищном кооперативе все имеют право жить своей жизнью. В определенных рамках. Андерсен преступил эти рамки — запустил свой участок, оскорбляет чувства других, проявляя презрение к тем правилам, на которых зиждется общество, — он говорил тихо и серьезно, слова звучали весомо, как слова судьи, читающего пункты обвинения перед вынесением приговора. — Кооператива как такового не касается, что делает семья в своих четырех стенах. Но раз семья стала обладателем крупной суммы, мы можем потребовать, чтобы Андерсен немедленно привел в надлежащий порядок
