сущность и феноменологию влечения взрослого к ребенку, включая инцест, во-вторых, природу и механизм ответной реакции ребенка, а также его собственной инициативы в этом процессе, и, в-третьих, суть эволюции этих отношений и общественной реакции на них, в частности ее ужесточение с развитием цивилизации. Наиболее исследована первая сторона проблемы, а именно масштаб и проявления, включая криминальные, сексуального влечения взрослого к ребенку. Авторы уже упомянутых исследований приводят разные данные, основанные, прежде всего на уголовной статистике о сексуальном насилии над детьми и над детской проституцией. Обобщающие характеристики этого явления с позиций социо-культурного анализа можно найти в обзоре И. С. Кона, и ряде публикаций отечественных и зарубежных сексологов и юристов36. Общим знаменателем практически всех работ, посвященных этой теме, является идея о том, что ведущим мотивом поведения выступает агрессия в сексуальной форме, генезис которой остается предметом оживленных дискуссий. Гораздо сложнее уяснить имеет ли место т. н. «скрытая агрессия» в случаях насильственных сексуальных действий взрослого с ребенком, особенно если ребенок достиг уже возраста понимания сути сексуальных отношений и может сам дать т. н. «информированное согласие». Американские авторы приводят данные о том, что каждый третий ребенок приобретает сексуальный опыт с взрослым, хотя вполне возможно, что это только верхушка айсберга. Число мужчин, предпочитающих исключительно секс с детьми колеблется в рамках 1 %, доля женщин с аналогичным поведением еще меньше(порядка 0.1 %).
Если попытаться кратко суммировать, то, что известно современной науке об эротическом влечении взрослого человека к ребенку (собственно педофилии), то можно постулировать несколько тезисов.
Влечение взрослого к ребенку имеет глубокие генетические и эволюционные корни, хотя на первый взгляд оно бесполезно в плане репродукции как одного из основных свойств живого. Спаривание с детьми наблюдается в животном мире у десятков видов, что имеет адаптивную функцию, основанную либо на мутациях в результате миграции, либо на закономерностях отбора взаимной пригодности для выживания стада по типу отношений доминирование — подчинение. У человека это обеспечивается т. н. «рептильным мозгом», дающем эффект агонального поведения с элементами агрессии. Недетородное сексуальное поведение, развивающееся в процессе естественного отбора создает феномен привязанности, обратной стороной которого является ослабление эротического влечения. Деэротизация детей по отношению к родителям (эффекты Вестермарка и Кулиджа, о которых шла речь в главе I) может преодолеваться в феномене инцеста, о чем будет сказано далее. В иных случаях интерес взрослого к ребенку- в сущности единство родительской и эротической любви, или даже специфическая окраска родительского чувства. Феномен доминирования мужчин объясняет уже упомянутое разное соотношение педофилов мужчин и женщин (примерно 10:1). На ряду с уже рассмотренными эффектами неотении и педогенеза, можно упомянуть и развиваемую западными специалистами концепцию «жертвенного альтруизма», как основы для объяснения педофилии с эволюционно генетических позиций. Это своеобразный «побочный продукт» отбора и вариант маскулинизации мозга и его «дефеминации» у обычного мужчины, что имеет определенный эволюционный смысл, значение которого еще далеко от адекватного понимания. В определенном смысле слова, перефразируя С. де- Бовуар, можно сказать, что педофилами становятся, но рождаются уже с предпосылками к такому типу поведения. Об этом говорят все воспоминания и размышления на эту тему реальных персонажей истории и современности. Это страсть практически неодолима без разрушения самой человеческой личности и борьба с ней может превратиться в пожизненную личную трагедию, даже если общество об этом не знает. Автор одной из таких исповедей Дональд С. Сильва начинает свое повествование так: «Я полагаю, что я родился педофилом, так как я всегда ощущал сексуальную тягу к детям и любовь к ним»37. Речь в этих случаях идет, как правило, о монострасти, составляющей суть тайной жизни личности и лишь иногда выходящей на поверхность. Остановимся схематично на типичных чертах таких личностей, с учетом того, что уже сказано о психологии детской сексуальности.
Как правило, это дети из неполных семей, в основном материнских, испытывавшие дефицит в общении с мужчинами и отчасти боявшиеся такого общения. Сильная и амбивалентная психологическая связь с матерью накладывала отпечаток на всю их жизнь. Их детство во многом напоминает характеристики мальчиков с ранней гомосексуальной ориентацией, что имеет и достаточно глубокие сущностные основания. Довольно типично для них тяга к общению с девочками, где они чувствуют себя свободно или с одним задушевным другом. Мальчишеские компании, шумные и озорные игры, грубость и брутальность для них почти неприемлемы. Забота и игры с детьми младшего, чем они возраста очень привлекательны и от «возни» с ними они получают удовольствие. В большинстве случаев они высоко — интеллектуальны, хорошо учатся и примерно ведут себя, тяготеют к художественному творчеству. Весьма типично для них ранее половое развитие, включая интерес к «устройству» своему и других, раннюю и интенсивную мастурбацию с достаточно ранним семяизвержением, разнообразные сексуальные игры со сверстниками и младшими. Они способны к очень раннему романтическому чувству к девочкам, стремлению быть их защитниками и покровителями, идеализируя подчас самые обыденные ситуации. Интерес к изображениям половых органов и соответствующих действий проявляется рано и доходит иногда до подлинной страсти и коллекционирования. Богатство воображения помогает им создать свой грандиозный «тайный мир», где хорошо и спокойно, и, главное, другие девочки и мальчики позволяют им делать с собой все, что хочется. Главным моментом был, разумеется, ответный отклик мальчика или девочки и именно взаимность страсти и смелость в действиях, исключавшая принуждение и насилие, становились ключевыми раздражителями. В этих ситуациях и в жизни и в воображении снималось противоречие между романтическим чувством и страстью, которое, по мнению Дж. Мани является наиболее разрушительным для сексуальности становящейся личности.
Страсть к детям и получаемое при этом удовольствие, как правило, не вызывают тяжелого внутреннего конфликта, хотя необходимость маскировать свой интерес осознается очень рано, особенно при вмешательстве взрослых. В определенном смысле носители таких качеств считают их вполне естественными, а возникающие при этом социально-психологические конфликты относят за счет морально- религиозных запретов, суть которых не вполне понятна ребенку и подростку в препубертате.
Что же именно привлекает взрослого в ребенке, причем не зависимо от пола последнего? Первый фактор уже упоминался и рассматривался — это размер тела, его «малость» по сравнению с телом взрослого, вызывающая гормональный всплеск (прогестерон), побуждающий т. н. «сюсюкающее настроение», как у женщины при виде младенца или плюшевой игрушки. Кстати, игра с куклами в детстве довольно часто упоминается в воспоминаниях мужчин — педофилов. Маленькое и беззащитное тело вызывает у части мужчин (любящих «бэби» по Л. Н. Толстому) аналогичное чувство, эротический компонент которого неявен, но может внезапно проявиться. В сочетании со» взрывом» уровня тестостерона это может отчасти объяснить случаи изнасилования грудных детей под влиянием алкоголя или стрессовой ситуации.
Во-вторых, эротический компонент детского тела связан с его особой границей, соразмерностью, самодостаточностью, гармоничностью не требующих особых украшений и знаков. Оно прекрасно и обнаженное, и одетое, ибо как проницательно заметил П. Флоренский: «Прекрасное тело одеждами не скрывается, но раскрывается, и притом прекраснее, ибо раскрывается в своей целомудренной стыдливости. Напротив, тело бесстыдно обнаженное — закрыто познанию, ибо потеряло игру своей стыдливости, а она- то и есть таинственная глубь жизни и свет из глубины»38. Последнее замечание явно относится к телу взрослого, а у ребенка раннего возраста преобладает половая любознательность, порождающая феномен детских ролевых сексуальных игр.
Этот важнейший этап телесного само- и взаимопознания, манифестирующий главное отличие полов — наличие или отсутствие фаллоса и закрепляющийся в виде комплекса кастрации, который считается еще со времен З. Фрейда ведущим в детерминантах полового поведения. Одежда, скрывающая этот факт, становится социальным символом мужественности и женственности. Как заметил Ж. Бодрийяр, ссылаясь на З. Фрейда, объектом фетиша у мужчины становится последний предмет женского туалета, более всего приближающий к открытию отсутствия пениса у женщин39.
Тем не менее, детская одежда иногда приобретет значение сверхсимвола, становясь фетишем, выполняя роль того предела, который непреодолим без нарушения общественных табу и норм этикета. Такое же значение могут иметь и отдельные части детского тела, чему есть не мало свидетельств, например, в эротических пассажах Г. Иванова: «Сердце перестает биться. Легкие отказываются дышать. Белоснежный чулочек снят с ножки Психеи. Пока медленно, медленно обнажались колено, щиколотки, нежная детская пятка — пролетали годы. Вечность прошла, пока показывались пальчики… И вот — исполнилось все. Больше нечего ждать, не о чем мечтать, не для чего жить. Ничего больше нет. Только голые ножки ангельчика, прижатые к окостеневшим губам, и единственный свидетель — Бог»40
Есть данные, что особые эротизирующее воздействие оказывает феномен своеобразного трансвестицизма, когда мальчик одет как девочка, а девочка как мальчик. Эта символическая андрогиния видимо играет роль ключевого раздражителя, манифистируя бисексуальность, как препубертатного детства, так и соответствующую направленность влечения у взрослых.
Особую озабоченность родителей вызывает не сам факт влечения взрослого к телу ребенка, а то, что ребенок может испытывать не менее интенсивное ответное влечение делающего его не «жертвой» в духе виктимологии, а активным партнером в рамках уже рассмотренной биосоциальной парадигмы. Хотя эротические отношения между взрослыми и ребенком принципиально неодинаковы и неравнозначны для них, но то, что ребенок может быть несознаваемым их инициатором достаточно подтверждено многочисленными «case report» в западной литературе. В этом отношении просматривается существенная разница в реакциях мальчиков и девочек.
Нужно отметить, что современные данные о масштабах распространения Эдипова комплекса достаточно противоречивы и говорят в пользу его неуниверсальности. Напротив, все больше накапливается свидетельств распространенности, начиная с раннего возраста, самоудовлетворения, как своеобразного «открытия» тела у ребенка. Элементарные сексуальные реакции отмечены уже у плода, а у новорожденных девочек зафиксированы физиологические признаки полового возбуждения. Один из теоретиков американского феминизма, Люс Иригарэй, подчеркнула принципиальную разницу в женском и мужском аутоэротизме, берущую начало в детстве. «Чтобы прикоснуться к себе, мужчина нуждается в инструменте- руке, женском теле, языке… Женщина «касается себя» все время, … поскольку ее гениталии- это две губы в постоянном соприкосновении»41. Женская сексуальность множественна и принципиально не замкнута. «Маленькие девочки и их «невоспитанные» тела, закованные в самих себя, не тронутые и хранящиеся под запрещающим оком всевидящего зеркала. Фригидизированные. Но какие страсти кипят под этой оболочкой. Какие усилия- и нет им конца — прилагает полиция сексуального контроля, чтобы воспрепятствовать выплеску этих страстей»42. Один из устойчивых мотивов в женских описаниях эпизодов раннего детства- страх быть пойманной на месте «телесного преступления» и стыд за собственную «слабость» и податливость. «Спрятанность» половых органов девочки, их незаметность (за редкими исключениями) как «дар» природы послужила основой для закрепления в ряде культур (особенно африканских) клитородэктомии. Эта операция призвана не только защищать будущую женщину от избыточной сексуальности и обеспечивать ей плодовитость, но и гарантировать эстетический вид половых органов девочки, гладких как ладонь43. Такая «дискриминация» имеет выражение гендерный аспект, ибо обеспечивает «укрытость» и недоступность для взгляда половых органов девочки, что резко усиливает диапазон возможной визуализации и в определенном смысле слова ведет к их фетишизации. В свое время, как уже упоминалось, П.П. Блонский, анализируя процесс развития детской сексуальности, подчеркивал, что максимальная эротизация девочки происходит, когда она оказывается в активной роли, т. е. предлагающей себя для рассматривания. Преодоление запрета демонстрации тела и табу на внешний вид гениталий, достигаемые в сновидениях, видимо служит способом снятия давления мощных социально- психологических механизмов, исходящих, прежде всего, от матери и ближайшего окружения.
Изложение позволяет сформулировать важный аспект детской сексуальности. Он связан со специфическим функционированием половых органов в актах самоудовлетворения, взаимоисследования и символических демонстрации в снах, фантазиях и воображении… Это «действующее» тело уже несет в себе четкие признаки гендерной определенности и половой символики.
