Морская сила(Гангутское сражение)

— Пойдешь первым, ежели што, крикни и в кар­бас сигай.

По веревочному трапу сержант полез вверх, к нему потянулись руки, приветливо улыбались моряки.

Сержант добрался до верхних откинутых пушеч­ных портов. В прорезь он вдруг увидел на палубе де­сятки распластавшихся солдат с мушкетами.

— Шведы! — крикнул сержант и по трапу скольз­нул в карбас.

Едва карбас начал разворачиваться, как с палубы загремели выстрелы. Потом из-под кормы шнявы вы­скочила шлюпка со шведами.

— Братцы, навались! — крикнул, отстреливаясь, Желтовский.

Один из гребцов вскрикнул и повалился замертво.

С борта изрыгала пушка, но ядро легло далеко в стороне.

И вдруг с Линского грянул залп. Шлюпка со шве­дами сразу же поворотила и пустилась наутек. А с Линского раздалась канонада, пушки били пря­мой наводкой по неподвижным целям.

На шняве и галиоте забегали шведы, откидывали порты, нацеливали орудия. Успели дать несколько выстрелов по карбасу. Убили еще двух солдат, Жел-товского и нескольких солдат ранило. «Как в прихо­де тех воинских кораблей учал быти бой, и в то вре­мя работные люди многие испужалисъ, побежали,и он-де, Селивестр, стал на тех работных людейкричать и говорить им, будет кто из них побежити он-де будет их колоть копьями или он, Селивестр,побежит, чинили б и ему тож; так же и солдатам

которые с ним были, он говорил то же и укреплял,чтоб они стояли мужественно, помня свое великоегосударю крестное целование, не опасаясь ничего. Сильвестр с инженером велели из батарей, в кото­рых они со служилыми людьми были, также и изиных батарей из пушек стрелять, и его, Григория,с солдаты тою стрельбой очистили и воинских лю­дей отбили и фрегат и яхту тою стрельбой разбили,а воинские люди с тех кораблей, пометався в мелкиесуды, побежали на третий корабль. И те корабли он,Сильвестр, велел привести наДвинку к новой крепо­сти со всякими припасы, а яхту везть было невоз­можно для того, что он пшенного боя была разбита;и с той разбитой яхты велел он, Сильвестр, служи­лым и работным людям пушки, и порох, и ядра и вся-кие припасы выбрать и перенести в новоустроеннуюбатарею, что в башне. Сильвестр, опасаясь приходунеприятельских людей, тот взятый корабль послалк городу Архангельскому к нему боярину и воеводе,июня 28 числа, а тот его поворотил… И воеводак крепости на Малую Двинку приехал, стал Сильве­ стра бранить матерны, для чего ты не в свое воин-ское дело вступаешься… Учал его, Сильвестра, битьсвоими руками шпагою и разбил ему голову…»

«Хороша благодарность», — утирал с лица кровь Сильвестр Иевлев, а Прозоровский, увидев сидевшего в стороне Ивана Рябова с перевязанной грудью, спро­сил: «Кто таков?» Узнав, в чем дело, воевода вошел в раж:

— Как ты, такой-сякой, посмел царский указ по­рушить — на своей лодье с устья в море плавать?! В ос­троге твое место отныне.

Не давая Ивану опомниться, Прозоровский прика­зал полковнику Желтовскому нарядить двух солдат-отвезти Рябова в архангельскую каталажку.

По пути в город настроение воеводы поднялось.

Смекнул князь о главном: «Немедля отписать надоб­но государю победную реляцию».

Все успехи и трофеи он изобразил красочно, вы­ставляя напоказ и свои заслуги. Запамятовал только воевода упомянуть о расторопности стольника Силь­вестра Иевлева и подвиге поморских жителей Дмит­рия Борисова и Ивана Рябова.

В Москву пошла победная реляция, а Шеблад со своей эскадрой в сильном раздражении спешно убрал­ся с Двинского устья.

Но что делать дальше? Итоги плачевные. Королев­ский приказ не исполнен, потеряны два судна, на па­лубах остались тела убитых — поручика и четырех мушкетеров. Погреба полны ядер, пушечные припа­сы не израсходованы. Шеблад развернул карту, скользнул взглядом по береговой черте. «Должны же, черт возьми, хоть где-нибудь на берегу быть хутора. Не живут же русские в земле, как кроты».

— Поднять паруса! — приободрился вице-адми­рал. — Курс вест!

«Уж там-то мы отведем свою душу! Да и будет о чем рапортовать начальству и рассказывать байки Анкерштерну и Нумерсу!»

В Москву известие о разгроме шведов пришло как раз вовремя. Головин в Преображенском докладывал Петру о Навигацкой школе.

—    На Полотняном дворе школа ни к месту. Тесно там и классов нет.

—    Давай помыслим, дело важное. — Петр заду­мался. — На Сретенке башня с часовым боем, лучше не сыскать. Торчит, будто машта на корабле, с нее весь горизонт обозришь, с астролябией сподручно уп­равляться. К тому же четыре яруса, надобно все при­казы и караулы оттуда убрать.

—    Еще, Петр Лексеич, послы наши доносят, надсмехаются над нами опять голландцы да цесарцы за Нарву, а ответить нечем.

— Погоди, — нахмурился Петр.

В дверь постучались, необычно проворно вошел сияющий Виниус с бумагами:

—    Государь, дозволь, пошта из Архангельского.

—    Што там?

—    Виктория над шведом.

Петр схватил бумаги. По мере чтения лицо его ме­нялось, усики топорщились, и наконец губы растяну­лись в улыбке.

— А ты толкуешь, Федор, нечем. Вот тебе и ответ насмешкам. Молодчаги архангелогородцы, первыми утерли нос шведу, к тому же на море. Отвадили от на­ших морских ворот. Два корабля, тринадцать пушек, две сотни ядер, пять флагов и протчая захватили у шведа.

Петр внезапно остановился, глаза сверкнули:

— Слыхал я, брат Карл мнит себя Алесандром Ма­кедонским, однако во мне Дария вовек ему не сыскать.

Вспомнив о чем-то, напомнил Головину:

— Назавтра призови ко мне Петьку Апраксина, с Федором мы потом потолкуем.

В Москву Апраксин приехал с докладом по вызову царя. Добирался в сумерки. Аккурат к Рождеству. На заставе в Замоскворечье послышалась пушечная пальба. Апраксин высунулся из возка, крикнул стражнику у рогатки:

—    Пошто пальба-то?

—    Нынче боярин Шереметев шведа поколотил, государь велел празднику быть, — с трудом шевеля языком, объяснил подвыпивший стражник.

На Красной площади всюду горели плошки, жгли костры, жарили баранов, на длинных столах стояли за­куски, ведра с медом, бадьи с пивом, виночерпий ков­шом наливал из бочки вино, отталкивая упившихся.

Родное подворье встретило приятной неожиданно­стью. Не успел Федор выбраться из тулупа, двери се­ней распахнулись, и он оказался в объятиях Петра и Андрея.

— Братуха, в кои годы свиделись!

Наверху десницы стояла мать, опершись на палку. Рядом поддерживала ее за руку жена, Пелагея. Федор взбежал, тревожно забилось сердце: «Совсем бабы оп­лошали».

— А я, братец, бобылем нынче. Женка в Новом городе пребывает, сынком меня одарила, — похва­лился Петр за столом.

Федор добродушно улыбнулся:

—    Теперь есть кого гостинцами угощать. Ты-то по какому случаю в Москве?

—    Государь велел спешно быть, гонца прислал. Завтра-послезавтра призовет. Ваньке Татищеву тоже наказал быть.

—    Который струги ладил?

—    Он самый. Расторопный, воеводой у меня в Ка­шине правил исправно. Государь его приметил, когда он пушки хитро торговал у шведа до войны…

Первым к царю вызвали старшего брата. В светли­цу вошли вместе с Иваном Татищевым — так велел царь.

: — Молодец, новгородец, — похвалил царь стар­шего Апраксина, — не спишь, летось шведу покою не давал, подмогу Шереметеву учинил. В сем лете також будешь в Ингрии с полками. — Петр подвел Апракси­на к карте: — Отсюда твои полки отвлечь шведа долж­ны. Сызнова вместе с Шереметевым покою неприяте­лю не давать, а при случае и побить знатно. — Петр поманил Татищева и продолжал водить пальцем по карте. — Другое дело великое на Новгородский при­каз возлагаю. Ты, Иван, нынче же, без мешкоты, по­езжай к Ладоге на речку Сясь, пройди от верховья до устья. Сыщи, где поудобней место для верфи кора­бельной. Тут же с воеводой имайте людишек, плотни­ков да кузнецов по уездам, лес вали, руби верфь. По весне заложим полдюжины кораблей. Указ о том получите днями…

Федор Апраксин, пока суть да дело, наведался в Приказ воинских морских дел. Как раз застал там своего начальника и старшего товарища. Генерал-ад-. мирал Головин запросто обнял тезку.

— Замотался я, Федор Матвеевич, — с одышкой, с трудом переводя дыхание, пожаловался начальник Приказов Морского флота, Посольского, Ямского, Мо­нетного двора, Оружейной, Золотой и Серебряной па­лат, — не знаешь, куда с утра голову приложить. Госу­дарю во всех делах помочь надобно, а ты сам знаешь, ворюги всюду водятся, норовят урвать у державы.

Выслушав Апраксина, вздохнул, проговорил с со­жалением:

—    А я-то с той поры, как на «Крепости» побывал, в море и не хаживал. А нет-нет да и похочется на волнах ветра свежего прихлебнуть. — Генерал- адмирал понизил голос: — В нынешнюю кампанию отправ­люсь с государем в Архангельский, там на корабли­ках море-то попытаю.

—    В моих прошлых вотчинах побываешь, Федор Лексеич, кланяйся там архиерею, в дружбе с ним я состоял.

—    Непременно. Я чуть не позабыл. Поедем-ка нынче в Сухареву башню! Проведаем диковинку знат­ную государеву — школу Навигацкую. Тебе тоже на­добно видеть, где нынче куют российских кумандиров флотских да штюрманов…

Вечером опять сошлись три брата Апраксиных. Старшие братья помалкивали, слушали Андрея. Больше года не были они в родных местах, все их ин­ тересовало.

—    Нынче третье Рождество по-иному отмечаем, знатно, весельем прилюдным, с гульбой. По случаю виктории Шереметевой опять же празднество.

—    Знамо, — перебил, насмешливо улыбаясь, Петр, — под Нарвой-то он задницу шведам показал без боя, а теперь оправдался. Данилыч к нему поска­кал, государь пожаловал Шереметева фельдмарша­лом и Андреем Первозванным.

—    То след, — добродушно порадовался за прияте­ля Федор, — Борис Петрович основательный воевода, без поспешности, но своего не упустит. А пошто, Андрейка, на площади Красной скоморохи на помостах кривляются?

—    Государь велел киянтер сподобить для увеселе­ния народу, по иноземному обычаю. На Москве с каж­дым годом иноземцев прибавляется, осмелели,