Доротея ткала большую двойную цвета пурпурного ткань, рассыпая узоры сражений между Ахейцами в медных бронях и возницами Трои. Не было в целой Ахайе героя подобного в беге, всех побеждал Веверлей быстроногий в ристалищах буйных, плавать же он не умел. И с собою берет он в подмогу два пузыря тонкостенных, из жертвенных телок добытых. Близко от Скейских ворот их готовили мудрые старцы, к богу воззвав, они вкруг разбросали ячмень крупнозерный, шеи приподняли жертвам, зарезали, кожу содрали, бедра потом отрубили, двойным их пластом обернули, светлого жира и мяса сырого наверх положили, из- под кишок извлекли упругий пузырь тонкостенный и через легкий тростник надували с различною силой. Так снарядившись, на пруд поспешил Веверлей боговидный. Были устроены там водоемы; вода в них обильно светлой струею лилась, нечистое все омывая. Платье совлекши, на мелкоблестящем хряще, наносимом на берег плоский морскою волной, он все разостлал их; кинулся в пруд с головою, но ног голова тяжелее, медным доспехам подобно, осталась она под водою. Только узнала о том Доротея, богиня средь женщин, тотчас закутавшись в белое, как серебро, покрывало, вышла из спальни она, проливаючи нежные слезы. Вышла она не одна: вслед за нею пошли две служанки -Эфра, Питфеева дочь, с волоокой Клименою рядом. Вскоре пришла она к месту, где пруд протекал светловодный. Милые ноги узрела и стала рыдать безутешно, волосы, плача, рвала, далеко покрывало откинув, и Ниобее подобно в тот миг она окаменела. Тучегонитель Зевес сохранил для потомства их вечно. Много столетий прошло и много ушло поколений, но до сих пор там стоят над водой Веверлеевы ноги и в стороне средь песков -- Доротеи белеющий остов.
До н. э. (А. Финкель)
И. А. Крылов
В одну из самых жарких пор затеял Веверлей купаться. И надобно сознаться, что Веверлей сей плавал как топор. В кладовке, в старом хламе роясь, нашел он плавательный пояс и, на свою беду, решил: пойду.
(А дома бросил он супругу Доротею.) Спешит наш Веверлей по липовой аллее, пришел, нырнул, как только мог, нырнул он прямо головою. Известно -- голова всегда тяжеле ног, и вот она осталась под водою. Его жена, узнав про ту беду, удостовериться в несчастий хотела. И, ноги милого узревши в том пруду, в сей миг она окаменела. Хотя с тех пор прошел уже немалый срок, и пруд заглох, и заросли аллеи, но до сих пор торчит там пара ног и остов бедной Доротеи.
Супругов мне, конечно, очень жаль, но в басне сей заключена мораль: не зная броду, не суйся в воду.
1807 г. (А. Финкель)
Владимир Луговской
ОТРЫВОК ИЗ ПОЭМЫ
...На горизонте, Где, как меня учили в раннем детстве, Косматый дед в мохнатой волчьей шубе (Куда любил я зарываться носом, Вдыхая запах рыси и енота И всякого еще пушного зверя) И бабушка в ротонде лисьей круглой, Так вот -- где небо сходится с землею, Есть озеро, вернее, пруд глубокий. На дне его ключи взрывают воду. Там золотисто пахнет светлой рыбой (Не жареной, заметьте, а живою). Туда в горячий августовский полдень Шел Веверлей купаться. Не умел он Ни брассом плавать, не умел и кролем, И даже, извините, по-собачьи. Дает ему с собою Доротея, Жена его, два пузыря в подмогу, Два пузыря надежных, тонкостенных И голубых и выпуклых, как небо, Снаружи выпуклых, а изнутри -- напротив. Он лег на бережок и, глядя в небо, Задумался над мировым порядком... Как много облаков, как мало счастья; Но, поменяв их, вряд ли стало б лучше; Ведь мало облаков -- дождей не будет, А будет засуха, неурожай, несчастье. Но эти мысли тоже не бесплодны, И в них, конечно, бьется пулы; эпохи И отразилась середина века... -- Но я расфилософствовался что-то, Пора и в воду! -- И нырнул он в воду, Забыв о том, что не умеет плавать. Что тяжелее? Голова иль ноги? Он не успел как следует обдумать Вопроса этого. Затянут был водою, И голова осталась там навеки, А над водою две ноги нависли Немым сорокаградусным укором. Дошли до Доротеи эти вести, И безупречным физкультурным бегом Она на пруд помчалась, побивая Свои же предыдущие рекорды, И бег ее сопровождало небо) Не синее, а серое, как доски, Те аспидные доски, на которых Скрипучим грифелем я выводил когда-то Фиту, и с точкой, ижицу и яти. Вот пруд, вот небо. И на фоне неба, Как циркуль перевернутый, те ноги, Которые шагали и ходили Куда, когда, как долго, до каких пор, Самой своей природой отвечая На все вопросы разных обстоятельств... Теперь уже не будет обстоятельств, Теперь еще не будет дополнений, Теперь не будет, ничего не будет... , И Доротея тут окаменела. Прошли года. Иным стал пульс эпохи, Давно уэк нет ни ижицы, ни яти, И пруд заглох, и заросли аллеи, Но все торчит там пара ног и остов Единственной и бедной Доротеи. Задумавшись над многогранным миром, События осмысливая эти, Я повторяю вслед за В. Шекспиром: 'Нет повести печальнее на свете'.
1953 г. (А. Финкель)
Осип Мандельштам
Уже растоптана трава в лугах Эллады и блещет ярко в небе Фаэтон. В прохладных рощах в полдень спят дриады, и Пану самому слетает светлый сон.
Широколистые не сеют тени клены, лучам пылающим открыт песок аллей. Полуденным пыланьем утомленный. купаться поспешил прекрасный Веверлей.
Оставил верную он дома Доротею; на тело голое навлек простой хитон. Обул сандалии. Но, плавать не умея, два легких пузыря берет с собою он.
Эмаль холодную он рассекает смело, с разбегу в воду он ныряет головой. Но тяжелее голова, чем тело, и, дивная, она осталась под водой.
Летят, как горлицы, стенанья Доротеи. Спешит прекрасная, бежит, как легкий пух. Но, ноги милого заметив средь аллеи, несчастная, она окаменела вдруг.
Не для того ль ползли арбы веков в тревоге, на мне столетия оставили свой след, чтоб видел над водой я высохшие ноги и на аллеях зрел я горестный скелет?!
И вновь вигилии ночные скорби множат, -и наш век варварский, как бывшие, пройдет, и снова бард чужую песню сложит и, как свою, ее произнесет.
1916 г. (А. Финкель)
Владимир Маяковский
Вы заплесневели, как какая-то Бакалея, о, чтобы вас разорвало, чтоб! А я лучше буду кричать про Веверлея и про то, как он утоп. Солнце палило в 3000 дизелей, ставило ва-банк на какую-то сумасшедшую игру. И тогда Веверлей из дому вылез и затрюхал на пруд. Вытер запотевшие красные веки и, когда Наконец дошел, с благодушием, странным в рыжем человеке, вдруг пробасил: 'Хорошо'... Скинул рубаху, штаны и прочее и в холодную воду скок. Будьте любезны, убедитесь воочию, что голова тяжелее ног. Пошел ко дну, как железный ключ, и даже пузыри не пошли. А бог потирает ладони ручек, думает -здорово насолил. Идет Доротея, сажени режет, идет Доротея, визжит и брызжет. Глазами рыщет -где же, где же ее Веверлей, любимый, рыжий. . Уже до колен, до груди, до шеи, Доротеино тело -- кварц. Стоит Доротея и каменеет - ноги, грудь, голова. 100, 1000, миллион, много, прошло миллиард червонцев лет. И все торчат Веверлеевы ноги и Доротеин скелет. Душу облачите смертным саваном, лягте живые в гроб. Я, иерей, возглашаю: слава им, кто окаменел и утоп.
1915 г. (А. Финкель)
H. А. Некрасов
Вот что мне рассказал мой попутчик, мой случайный знакомый на миг, отставной лейб-гвардеец поручик, седовласый почтенный старик:
'Нынче что? Нынче рай и приволье: дресмашины у вас, бункера, все толкуете -- пар, многополье. Не такая бывала пора.
Жил в деревне Отрадной помещик, Варсонофий Петров Веверлей. Ну и был, доложу я Вам, лещик, вряд ли было в округе лютей.
Только слышишь: в колодки злодеев, на Камчатку сошлю, засеку. Ну, и много ж засек Аракчеев на своем на злодейском веку.
Вечно пьяный -- страдал, вишь, от жажды, -вечно фляжку с собою имел. Вот пошел он купаться однажды, ну, а плавать-то он не умел.
Подошел он к пруду; шаровары снял и на берег лег отдохнуть (с тела был он сухой и поджарый, заросла волосами вся грудь).
Полежал он в мечтательной неге, встал и тело обрызгал водой, отошел с три шага и с разбегу прямо в воду нырнул головой.
Затянуло беднягу в пучину, над водой только ноги видны. Кто опишет тоску и кручину Веверлеевой бедной жены?
А любила ж его Доротея, а за что -- не пойму до сих пор. Как узнала -- помчалась скорее, дрожь в руках и взволнованный взор.
Прибежала на пруд и узрела -пара ног над водою торчит. И старушечье дряхлое тело превратилось мгновенно в гранит.
До сих пор в деревеньке той дальней видят ноги и белый скелет'. Так закончил рассказ свой печальный мой знакомый и вышел в буфет.
1867 г. (А. Финкель)
Борис Пастернак
Стояла жара.
Ветер дул из Хеврона, порывистый и беспокойный. И сегодня опять, как вчера и как позавчера, Было жарко и знойно. Идет Веверлей Искупаться на озеро -- все ж над водою свежее. И с собою берет пару плавательных пузырей, Плавать он не умел. В песок завалясь, В стороне от далеких слегка пожелтевших могилок, Шепчет он, словно в Марбурге, про априорную связь Мета-транс-предпосылок. Отряхнувши песок, В безымянное озеро прямо нырнул с головою. Но осталась она, тяжелей бывши высохших ног, Под нагретой водою. Покуда он здесь Над водою стоит, V-образно раскинувши ноги, Доротея, супруга, прослышав печальную весть, Понеслася в тревоге. ' Спадает жара. Ветер дул из Хеврона, ночную прохладу пророча. Доротея, супруга, подруга, и мать, и сестра! Хоть бы путь был короче! Зажглася звезда. И видны Доротее торчащие ноги без тела. Приглуши, притуши эту боль. Никогда. И тогда Сразу окаменела. На дереве мох. Пруд зарос и заглох. Поросли сорняками аллеи. Но торчит до сих пор, до сих пор пара ног, пара ног И скелет Доротеи.
1946 г. (А. Финкель)
Николай Тихонов
БАЛЛАДА О ВЕВЕРЛЕЕ
Солнце. Июль. Полдень. Жара. В ушах команда: 'Купаться пора!' Веверлей молод, дерзок и смел. Да только плавать он не умел. Дает Доротея ему пузыри: -- Не утони, Веверлей, смотри! -Идет он,
