ландшафт. «Каждая девушка должна иметь свой реквизит» – это было одно из ее любимых изречений, и Сильвия должна была иметь специальную коляску для катания, специальную лошадь для верховой езды и специальные розы, которыми не разрешалось пользоваться никому, кроме нее.
Веблен считал все это «непроизводительной тратой времени».
– Странно, – рассказывала Сильвия, – но у нас все только и гордились такой непроизводительной тратой времени. Вот, например, милый дядя Базиль. Более достойного епископа никогда не существовало, но у него была слабость всегда самому разрезать за столом мясо. По его мнению, истинного джентльмена можно всегда отличить по тому, насколько ловко он умеет разрезать жаркое. И дядя горячо восставал против современной тенденции возложить эту обязанность на дворецкого. Он любил распространяться на эту тему и иллюстрировал свои высказывания изящными движениями ножа. Сильвия помнила, как ее отец и дети Чайльтона скрепили раз проволокой суставы утки, чтобы задать работу епископу. Трудясь над птицей, дядя Базиль сохранял полное достоинство, но неожиданно уронил утку на колени своей жене. Эта высокорожденная леди, обладавшая также длинным рядом предков и традиций, не обнаружила при этом никакого замешательства и, не прерывая своей беседы с дворецким, спокойно сняла дымящуюся утку со своих колен.
Так жили в Кассельмен Холле. Необузданные, беспечные люди, точно малые дети, наполняли жизнь шалостями и пустяками. Для них не существовало ничего чересчур сумасбродного, и всякая самая нелепая фантазия тотчас же приводилась в исполнение. Однажды какая-то кузина, гостившая в Кассельмен Холле, заявила, что она не понимает, почему люди не едят полевых крыс. Крыса, питающаяся зерном, – животное вполне чистое и гораздо более разборчивое в еде, чем свинья. Тогда «мисс Маргарет» потихоньку приказала поймать на гумне крысу, зажарить ее и подать на одном блюде с жареными белками, а сама наблюдала, как ничего не подозревавшая гостья с удовольствием уплетала крысу. И ведь это была миссис Кассельмен из Кассельмен Холла, мать пятерых детей, представительная дама, так величественно выступавшая в паре с губернатором, открывая бал. «Майор Кассельмен, – говорила она обычно своему супругу, – вы можете отвести меня в спальню и, когда дверь будет плотно заперта, можете плюнуть в меня, если хотите, но не пробуйте даже вообразить про меня что-нибудь недостойное на людях».
С течением времени мы с Сильвией сделались добрыми друзьями. Несмотря на всю свою гордость, она очень страдала от одиночества и нуждалась в человеке, которому она могла бы открывать свою мятущуюся душу. А кому же ей было довериться, как не мне, простой женщине, уроженке Запада, которая была так далека от ее мира, далека не только в смысле общественного положения, но и в смысле идеологии.
Прежде чем проститься со мной, она сочла нужным затронуть вопрос о моих отношениях с этим миром. Сильвия обладала очень остро развитым чувством общественности. Она точно знала свои обязанности в отношении каждого члена общества, она знала, когда ей следует сделать визит, сколько времени пробыть, и чего, в свою очередь, она вправе ожидать в этом отношении от другого лица; она предполагала, что и другое лицо знает это так же хорошо, как она, и, совершив малейший промах, сама страдала от этого. Поэтому теперь, затрагивая подобный вопрос, она рассчитывала на мою снисходительность.
– Видите ли, – объяснила она, – мой муж не поймет этого. Мне, может быть, удастся постепенно изменить его взгляды, но если я сразу напугаю его…
– Дорогая миссис ван Тьювер… – начала я с улыбкой.
– Вы, право, не представляете себе, как это сложно, – настаивала она. – Дело в том, что он необычайно серьезно относится к своему общественному положению. И вот, если я начну действовать чересчур решительно, если все станут говорить о том, что я делаю, и каждый пустяк, нарушающий общепринятые правила, будет преувеличиваться…
– Моя дорогая девочка! – перебила я ее снова. – Помолчите минуту и дайте мне сказать.
– Но мне неприятно думать, что…
– Не беспокойтесь о моем мнении. Я вполне довольна. Вы должны понять, что социалист не может относиться к подобным вещам так, как вы. Мы оцениваем их с точки зрения экономики и после этого считаемся с ними не больше как с простыми данными. Я могу встретиться с одной из ваших лучших приятельниц, и она может отнестись ко мне свысока, но я не подумаю при этом, что она хотела оскорбить меня как личность. Я пойму, что тут сыграли роль мой западный акцент, моя шляпа в сорок центов и тому подобные мелочи, по которым она определяет, к какому классу я принадлежу. Моего настоящего я никто не может осудить, пока не проникнет в него.
– Ах! – воскликнула Сильвия, и глаза се заблестели. – Я вижу, что и вам не чужд своего рода аристократизм.
– Я хочу только одного, – продолжала я, – приблизить вас. Я старая наседка, а цыплята мои выросли и покинули свою мать. Вот мне и хочется понянчить кого-нибудь. Ваше великолепное общество в моих глазах одна только помеха, потому что оно мешает мне заключить вас в объятия так, как бы я этого хотела. Вам надо будет придумать для меня какую-нибудь роль, которая давала бы мне возможность видеть вас. Выдайте меня за кого хотите: за специалистку по вопросу о яслях, которыми вы интересуетесь, за преподавательницу или симпатичную почтенную швею, штопающую ваши шелковые чулки.
Она рассмеялась.
– Неужели вы воображаете, что мне разрешается донашивать свои чулки до дыр? Будьте уверены, что они много раньше поступают в собственность моих горничных. – Она подумала минуту и добавила: – Вы могли бы заняться отделкой моих шляп.
Из этих слов я заключила, что мы уже стали настоящими друзьями. Если вам не кажется смелой ее шутка насчет моей шляпы, то это происходит только потому, что вы еще не знаете Сильвии. Я уже говорила о ее отношении к деньгам и светским обязанностям. Но я согрешу против истины, если не упомяну об одной черте ее, которая вначале даже меня испугала, – о ее любви к нарядам. Она знала каждую разновидность тканей, каждый оттенок цвета, каждый рисунок, – словом, все, что когда-либо создавала безудержная фантазия ткачей и портных. Ее приучили с детства разбираться в бесконечных тонкостях, которыми настоящее изящество отличается от «почти» настоящего. Она с первого взгляда оценивала человека и, основываясь только на его внешности, давала ему характеристику. Впоследствии, отдав себе отчет в том, насколько рискованны подобные заключения, она сказала мне, что в девяносто девяти случаях из ста этот метод оценки человека оказывается вполне пригодным для целей, которые преследует светское общество. Как характерно для нашей цивилизации, что люди, предъявляя требования друг к другу, основываются целиком на впечатлении от одежды.
Я задалась целью просветить миссис ван Тьювер насчет того, что ей, по моему мнению, надлежало знать. В мою задачу входило найти людей, сочувствующих современным идеям, но в то же время занимающих известное общественное положение, чтобы Сильвия могла встречаться с ними, не нарушая традиций своего круга. Прежде всего я вспомнила о миссис Джесси Фросингэм, начальнице привилегированной школы для девочек. Заведение миссис Фросингэм находилось по соседству с пансионом мисс Аберкромби, где закончила свое образование сама Сильвия. Школа эта отличалась такой
