— А это кто такой?
— Наш диктатор, — шепнул человек. — И знаешь, кто сейчас на троне Гроссмейстера? Сам сатана.
— А почему Гроссмейстер?
— Не знаю… Все мы пешки в его руках. Может быть, поэтому? — Человек вдруг оживился и спросил: — Кстати, ты играешь в шахматы? Вот и хорошо. А то надоели карты.
Он подошел к машине и вытащил из багажника не шахматы, как я ожидал, а две бутылки водки и закуску.
— Выпьем для знакомства, — предложил он, усевшись на траву. — Меня зовут Алкаш.
— То есть Аркадий?
— Нет, просто Алкаш, — с затаенной обидой ответил он. — В прежней жизни меня почти всегда называли Алкашом. На собраниях, в вытрезвителе и даже в газете. Алкаш да Алкаш. Ну и черт с ними! Пусть буду Алкаш. Здесь я воскрес давно. Проверки еще были мягкими. Это сейчас боятся каких-то разведчиков. А тогда мне сразу поверили и дали право на жительство. Смотри!
На лацкане его пиджака красовался квадратный знак, служивший, как я догадывался, чем-то вроде паспорта. На нем светилась надпись:
«А я в какой степени?» — с упавшим настроением подумал я.
— Не унывай, дружище, — ободрял Алкаш. — Выпей, и сразу станет легче.
Пожалуй, он был прав. Вслед за Алкашом я выпил полный стакан водки. С непривычки закашлялся; но, закусив, почувствовал приятное головокружение, прилив уверенности и храбрости. Услышав о Черном пауке, я нисколько не смутился и спросил почти с искренним удивлением:
— А это еще кто такой?
— Что-то очень страшное. В городе Черный паук появиться не может. Он выползает в лесу из темноты. А чертям, драконам и даже Гроссмейстеру очень хочется посмотреть на него, полюбоваться.
— Вот пошли бы ночью и полюбовались.
— Что ты! Они ненавидят лес и боятся нечистой силы. Это они так называют русалок и других лесных жителей. Кроме черного страшилища. Паука они обожают. Он их союзник.
— А как получить паспорт? — спросил я, желая переменить разговор. Я и сам догадывался, чьим союзником может быть мое жуткое создание.
— Мне его выдал сам директор департамента. Это какой-то нечистый, очень похожий на кота. Зовут его Аристарх Фалелеич.
— Аристарх Фалелеич! — воскликнул я. — Уж не Мурлыкин ли?
— Мурлыкин, — с удивлением подтвердил Алкаш. — А ты откуда его знаешь?
— В фантастической повести Погорельского «Лафертовская маковница» есть такой нечистый дух. Кот-оборотень и чиновник. Уж не он ли?
Алкаш пожал плечами. Ну, конечно! Откуда ему знать Погорельского? «Все равно с ним полезно поговорить и кое-что выведать», — подумал я. А чтобы речь Алкаша лилась свободнее, наполнил его стакан. И сделал это напрасно. Собеседник мой совсем захмелел и заплетающимся языком с трудом выговаривал слова.
— Ты где мат… мат… Тьфу, мать твою!
— Материализовался? — подсказал я.
— Верно! Где появился?
— Вон там, около реки.
— Тогда понятно… Ик! Понятно, почему похож на водяного. Искупали? Меня русалки тоже чуть не утопили. Во стервы! Мне сейчас надо туда. Но боюсь.
— А зачем надо?
— У них есть сведения, что там должен мат… Тьфу, мать твою! Должен появиться исторический… Этот… Штурм… Штурм…
— Штурмбанфюрер?
— Он, подлюга! За доставку обещали орден.
— А зачем он им нужен?
— Пытатель им нужен, — шепнул Алкаш. — При допросах.
— Здесь же чертей до черта!
— Черти слабаки, сейчас сам увидишь. — Алкаш обернулся к сосне, где по-прежнему сидели вороны, и крикнул: — Эй, вы! Носач! Мефодий! Ко мне!
Вороны каркнули, спрыгнули на землю и превратились в чертей, в традиционных слуг дьявола — с рогами и копытами, с коричневой шерстью, пахнущей серой. Один из них — высокий и худой — обладал унылой лошадиной физиономией и большим, висячим, как банан, носом. Видимо, это и есть Носач. В противоположность ему Мефодий — коренаст, широколиц и курнос.
Черти подскочили и наставили на меня сверкнувшие на солнце вилы.
— Видел? — Алкаш засмеялся. — Вилы! Ничего умнее не придумали.
Однако вилы касались моих плеч и портили мне настроение. К счастью, чертей отвлекло одно странное происшествие.
Из леса выскочило существо, похожее на черта, но гораздо меньших размеров. Увидев нас, жалкое и плюгавое создание заметалось и запрыгало. Кинулось было в лес, но, взвизгнув от ужаса, отскочило обратно.
— Мелкий бес! — закричал Мефодий. — Лови его!
В охоте принял участие и Алкаш. Покачнувшись, он упал, но сумел схватить беса за хвост. Мефодий вцепился в рога, а в лапах Носача неведомо как оказались ремни и веревки.
Вскоре туго связанный бес валялся у машины и жалобно скулил. Над ним склонился Носач, нюхнул и отвернулся с величайшим омерзением.
— Какая гадость!
— Видел? — подмигнул мне Алкаш. — Стыдятся они своего родства с мелкими бесами. Соберут десятка два, свалят в кучу и сожгут.
Мефодий и Носач, засунув мелкого беса в багажник, снова наставили на меня вилы.
— Этого туда же? В багажник?
— Сдурели, — рассердился Алкаш. — Мне за него медаль дадут. Вам надо иметь при нем приличный вид. Человеческий! Это же персонаж исторический.
Услышав, что я персона историческая, черти с любопытством взглянули на меня и приняли человеческий образ. Передо мной стояли мушкетеры времен кардинала Ришелье. Рослый Носач мог бы сойти за Портоса, если бы не сутуловатость и непомерно большой нос. Щеголеватый Мефодий то и дело поглаживал эфес шпаги, поправлял богато расшитый пояс и улыбался. Форма мушкетера, видать, ему очень нравилась.
— А ну, проваливайте, — махнул рукой Алкаш. — Не мешайте нам.
Мушкетеры уменьшились, вновь обратились в ворон, взмахнули крыльями и уселись на прежнее место — на нижние ветви сосны.
— Видел? — весело спрашивал Алкаш, хвастаясь своей властью над чертями.
Власть, однако, оказалась призрачной. Речь Алкаша становилась все более бессвязной, но я все же выяснил, что Мефодий и Носач действительно его слуги. Но одновременно и конвоиры. Они неотступно следовали за ним, жили в одной квартире и по малейшему подозрению в неблаговидных намерениях могли доставить в ЦДП. Что это такое — не знаю. Но когда Алкаш, с трудом ворочая языком, выговаривал «цедепе», он бледнел. И ужас этот невольно передавался мне.
Для храбрости я выпил еще полстакана водки, потом еще… Дальнейшее помню смутно. Кажется, мы с Алкашом обнимались, клялись в вечной дружбе и, как это частенько бывает, тут же подрались.
Опомнился я, когда в голове зазвенело, а из глаз посыпались искры. Мефодий, стукнувший меня
