— Да чё тут голосовать, блин. — Хал треплет вылизывающего банку из-под тушенки Камила по спине. — Ясно же, что в одиночку не пройти. Броня крепка, блин. И танки наши быстры.
Юсупов разбрасывает прогоревший костер, заливает остатками чая головни. Эн забирается повыше, на башенку «маталыги», и в монокуляр долго разглядывает окрестности больничных корпусов.
— Смотреть очень неудобно, — сообщает она через несколько минут. — Все дрожит, плывет. Ничего такого я не вижу.
— Какого «такого»? — спрашивает Ник.
— Странного. Или необычного. Трава, деревья слева и справа, дорога, торговый комплекс «Эдельвейс», автовокзал, еще одна стоянка, машины, будка кирпичная. Потом забор и въезд на территорию. Но это уже в пятом слое. Дальше — просто как растопленный мед. Или янтарь. Только он еще колышется.
Ник, превозмогая боль в спине, лезет на тягач, берет из рук девушки монокуляр. Через некоторое время говорит Юсупову:
— Вилен, поедем до тех ворот. Медленно, не больше десяти кэмэ. Я буду наверху. Два удара по броне — немедленная остановка, понял?
— Эта… поехали, — кивает инженер и лезет в люк.
Цапко, Хал и Эн с Камилом забираются в десантный отсек. МТ-ЛБ выбрасывает длинную сизую струю выхлопных газов и рвет гусеницами стерню. Нику приходит на ум, что тягач похож на гигантское ископаемое членистоногое, этакого стального трилобита цвета хаки. Трилобит ползет по траве, переваливает через беленый бордюр, корежит машины на стоянке и приближается к трансформаторной будке, которую видела Эн. На серых железных дверях будки хорошо видна надпись: «Осторожно! Высокое напряжение!» и треугольный знак с черепом и скрещенными костями.
Ощутив холодок где-то под сердцем, Ник дважды ударяет прикладом автомата по командирскому люку. Юсупов бьет по тормозам. Тягач оседает вперед, гусеницы окутываются пылью. Из десантного отсека высовываются Хал и Эн.
— Чё такое?
— Не знаю, но там высокое напряжение. — Ник указывает на будку.
— И чё? Тока-то все равно нет, блин. Ты это… на шугняке, похоже, а, братан? — Хал усмехается, крутит ладонью у виска.
Ник, подавив в себе острое желание двинуть ему с ноги в челюсть, спрыгивает на асфальт. Из тягача вылезают Юсупов и Цапко.
— Стой! — Эн бежит за Ником. — Не ходи один…
— Ну, пойдем вместе.
Камил, сделав несколько шагов за хозяйкой, вдруг садится у края заасфальтированной площадки, задирает голову и начинает выть. Это настолько неожиданно и страшно, что Ник с Эн возвращаются с половины дороги.
— Камиша, ты что? — присев рядом с псом, Эн обнимает его за шею. — Что с тобой? Не хочешь, чтобы мы шли дальше? Не хочешь?
Перестав выть, Камил смотрит на девушку, лижет ее в щеку шершавым языком. Ник задумчиво пощипывает волоски на подбородке, потом вспоминает, что это было любимой привычкой покойного профессора Аркадия Ивановича, и сует руку в карман.
— Так и будем стоять? — подает голос Цапко. — Там люди гибнут…
— Да знаем, знаем, не нуди! — кричит Хал. — Я пойду, гляну, чё там, блин. Подумаешь, говна-пирога — будка…
И он решительным, широким шагом идет по стоянке, обходит чуть припорошенный пылью двести шестой «пежо», поворачивает…
Камил с яростным лаем вырывается из объятий Эн и несется за ним. Вцепившись в штанину Хала, пес тащит его назад с такой силой, что материя рвется. Хал от неожиданности падает на спину, матерится, пытается ногой отпихнуть пса. Эн с криком бежит к нему. Ник тоже что-то орет, размахивая руками.
Когда все возвращаются к тягачу, Юсупов, козырьком приставив ко лбу ладонь, смотрит на будку и задумчиво произносит:
— И не объехать никак. А Камил эта… чует, что там опасность.
— Все штаны подрал, блин! — Хал замахивается на пса.
— Дурак, он тебе жизнь, может быть, спас, — заступается за своего любимца Эн.
— Спас — молорик, блин. А штаны-то зачем было рвать?
— А как он тебя еще остановит-то? Что, подойдет и скажет человечьим голосом: «Дальше идти нельзя?»
Наступает тишина. Все смотрят на Камила, а пес все не сводит глаз с проклятой будки, время от времени катая в горле сдержанный рык. Ник представляет на секунду, что Камил и впрямь поднимется на задние лапы и произнесет что-нибудь, какой-нибудь «абырвалг». От этого видения становится жутко.
— Держите собаку, — решительно говорит Цапко и срывается с места.
Он не идет, бежит к будке. Камил, в которого вцепляются Эн и Юсупов, дыбит шерсть и снова принимается выть.
— Стой! — орет фельдшеру Ник и мчится за ним. — Стой, тебе нельзя! Ты же один умеешь… Ты врач. Стой!
Он хватает Цапко за худое плечо, толкает назад и, превозмогая боль в спине, большими прыжками несется к будке. Позади слышатся крики, а потом вырвавшийся Камил, пуча бешеные глаза, обгоняет Ника. С гандикапом в десяток метров пес первым оказывается у выкрашенных серой шаровой краской дверей с грозной надписью…
Ослепительная вспышка бьет Ника по глазам. Тугая волна горячего воздуха толкает в грудь, валит на землю. Когда зрение восстанавливается, Ник видит, что никакой будки впереди больше нет. На ее месте лежит багровый блин, от которого пышет жаром. Воздух над блином струится и дрожит, трава по краям дымится, сворачиваясь и осыпаясь кучками пепла. Листья на деревьях по обе стороны пожелтели и скрутились в трубочки.
Навзрыд плачет Эн. Хал пытается ее утешить. Цапко бормочет что-то, боком отступая к тягачу.
— Он эта… всех нас спас, — говорит Юсупов.
Ник встает, подходит к краю блина. Отсюда видно, что это никакой не блин, а лужа лавы. Будка со всей начинкой и Камилом в придачу расплавилась, причем расплавилась мгновенно, за какую-то долю секунды. Нестерпимый жар медленно спадает. Ник поднимает из травы камень, кидает в самый центр лавовой лужи.
Камень выбивает кусочки окалины. Ничего не происходит. Когда лава остынет, путь будет свободен. Камил собственной жизнью заплатил за возможность людей двигаться дальше. Ник думает, что когда- нибудь здесь, вот на этом самом месте, псу поставят памятник.
Эн продолжает рыдать.
— Ну всё, всё, блин. — Хал гладит ее по голове, прижимая к себе. — По Бабаю не плакала, а тут собака…
— Да он лучше любого человека-а-а… — заходится Эн. — Он нас спа-а-ас…
Эн сказала, что я стрелял в самого себя. Наверное, это правда. Тот человек в камуфляже действительно был похож на меня. Но я стрелял, не задумываясь особо, кто передо мной. Как сильно мы все изменились за время, прошедшее после пробуждения… Тогда, в самом начале, когда мы встретили медведицу и лигра в заросшем саду, мне казалось, что это вот — самое страшное, что может быть в жизни.
Сколько всего произошло с тех пор! И каждый раз я думал, что очередной Рубикон, который мне, нам предстоит перейти — последний, что новых испытаний не будет. Но, похоже, испытания никогда не закончатся. Наверное, такая же жизнь была у людей в древности — каждый новый день преподносил сюрпризы, причем сюрпризы неприятные. Геракл, небось, свои двенадцать подвигов совершил не оттого, что он крутой, как горная вершина. Тоже ведь хотел, скорее всего, тихой и спокойной жизни — коз там пасти на склонах греческих гор, пить вино, играть с подрастающими ребятишками, любить жаркими южными
