– Ты обманул меня, амикус Удбурд! Ты опять обманул всех... – тихо произнес Поворачивающий Круг.
– Взять! – завопил кто-то из Пастырей, бросаясь к основателю Нового Пути.
– Атис!!! – взревел тот, подбросил вверх свой вспыхнувший густой зеленью Череп, и десятки смертоносных лучей ударили во все стороны, разя ноктопусов и Пастырей...
...Отпустило как-то разом, резко. Илья рухнул на твердый пол, отбив колени, но тут же поднялся и в три длинных нетвердых прыжка оказался возле Яны.
Давно уже исчезло светящееся копье, что пило из нее силы Хтоноса. Давно уже перестало светиться серебряным потусторонним светом тело Яны. Пастыри и Уцбурд устроили в холле фантасмагорическую битву, нанося друг другу удары, и воздух гудел от сталкивающихся сил, а в дыму и разноцветном мглистом тумане сложно было что-то различить.
Подхватив девушку на руки, Илья прижался ухом к груди и с радостью ощутил, что держит в руках теплое, живое тело. Яна дышала и, судя по всему, находилась в глубоком обмороке.
Внимательно исследовав одежду девушки, Илья обнаружил здоровенную иглу, воткнутую в полу кофточки, а на пальце Яны увидел примотанный пластырем наперсток. Избавив девушку от хтоносовских артефактов, он отшвырнул их в сторону.
Из дымной пелены возник Громыко, почем зря матерящийся сквозь зубы. Он тащил за собой Митю, который одурело хватал ртом воздух, вытаращив от страха глаза.
– Что с ней, бля? Живая?
– Да! Уходить надо! – Илья завертел головой. – Где выход? Там? Или там?
– Да х-х-хрен его маму разберешь! – Громыко сплюнул. Митя, воспользовавшись тем, что его перестали удерживать за руку, опустился на пол.
Во мраке громыхнуло, острые зеленые лучи пронзили туман, словно пытаясь нашарить, найти кого- то.
– Все, валим! – Громыко подхватил Митю, без церемоний закинул на плечо. – За мной, мать-перемать!
– Стойте, господа! – откуда-то сбоку выскочил Торлецкий, замахал руками. – Не туда! Там, у дверей, крысолюди, числом до двух дюжин! На лестницу! Будем подниматься вверх...
...Мгла, дым и отблески взрывов остались позади, лишь когда они минули лестничную площадку третьего этажа.
– Как мадемуазель Яна? – поинтересовался граф, заглядывая Илье через плечо.
– Без сознания, – ответил тот, останавливаясь, чтобы поудобнее перехватить свою драгоценную ношу.
– Неправда! – вдруг отозвалась ноша вполне ясным и твердым голосом. – Я как будто по веревке поднималась. Из колодца. Глубоко-глубоко было... А я все лезла и лезла... И вылезла! Илюшка, да поставь ты меня, в конце концов!
Внизу ухнуло раз, другой. Потом завыли истошными голосами, завизжали идущие в атаку крысолюди. В ответ им заревели ноктопусы. Зазвенели клинки, снова рвануло...
Там шел бой, а тремя этажами и Бог ведает сколькими измерениями выше перепачканные, усталые, сидели на холодном полу лестничной клетки и взахлеб хохотали двое мужчин, девушка, подросток и бессмертный граф с зелеными, горящими в темноте глазами...
Эпилог
Выходить из здания пришлось через чердак – Пастыри и Удбурд разошлись не на шутку, внизу все грохотало.
– Интересно, кто там у них победит? – спросил Громыко, выбираясь из чердачного окна на заваленную снегом крышу, и сам же себе ответил: – А один хрен, нам от этого ни холодно, ни жарко...
Яна, уже вполне оправившись, легко пробежала по пологой кровле и застыла, глядя на залитую огнями Москву:
– Ой! Снег кончился!
Илья, стоя за спиной девушки, улыбнулся и, подойдя ближе, обнял Яну, прижал к себе, ощутив запах ее волос.
– Смотри, Привалов, особенно не зазнавайся! – хихикнула Яна. – Я ж, как-никак, самой Великой Матерью Хтоноса была, пусть и недолго...
– А я и не зазнаюсь, Ян. Я просто люблю тебя, – тихо прошептал Илья.
– Господа! – подал голос граф, шагавший по крыше рядом с Митей. – Меня все же интересует один вопрос: если бы Хтонос одержал верх, чем бы обернулось это для простых граждан?
– А ничем! – откликнулся Громыко. Он уже добрался до следующего чердачного окна и с одного удара выбил филенчатые дверцы. – Думаю, совести бы в людях стало больше. Честности. Но и дури, конечно, тоже!
– Вот так и задумаешься поневоле, – подытожил Торлецкий, – на той ли стороне мы выступили, тем ли помогали...
– Да вы что, Федор Анатольевич! – возмутился Митя. – Они же Яну хотели... Того, превратить! Нашу Яну!
– Конечно, конечно, Дмитрий Карлович, – граф улыбнулся, – это я так, по-стариковски рассуждаю. Гипотетически...
– Все, отставить рассуждения! – скомандовал Громыко. – Лезьте быстрее, линять надо. Скоро тут такой тарарам с музыкой начнется... Эй, влюбленные!
Яна повернулась к Илье:
– Слышишь? Это нас.
– Слышу. Уходить не хочется. Тут так... привольно...
– Да. Сейчас бы руфбордеров сюда – и по этой крыше на доске промчаться! – Яна мечтательно улыбнулась, прижалась к Илье.
Они так и пошли к нетерпеливо приплясывающему у чердачного окна Громыко – обнявшись, негромко переговариваясь. За их спинами сверкала разноцветными неоновыми огнями украшавшая Тверскую реклама, а чуть в стороне рубиново светились в ночи звезды над Кремлем...
...Уже в машине, втиснувшись на заднее сиденье рядом с Ильей и Яной, Митя вдруг ойкнул и полез в карман.
– Что там у тебя? – обернулся с водительского сиденья Громыко.
– Да я... Подобрал, когда там... Вот! – и Митя вытянул ладонь, на которой лежали половинки злосчастных золотых Ножниц.
Все замерли, уставившись на хтонический артефакт.
– Что делать будем? – хрипло спросил Илья.
– Предлагаю отдать эту вещицу мадемуазель Яне, – проскрипел Торлецкий и пояснил: – Ей сердце подскажет, как поступить.
Яна с трепетом взяла Ножницы, помедлила секунду, потом тихо сказала Илье:
– Окно открой.
Дзинь! – и, сверкнув на прощанье, Ножницы канули в снег у стены дома.
– Поехали! – выдохнула Яна, прижалась к Илье и спрятала лицо у него на груди.
«Ауди», утробно уркнув, умчалась в арку. Двор опустел. Спустя какое-то время за грязным окном третьего подъезда погасло зелено-багровое сияние, стихли взрывы, крики и лязг клинков. Перестали дрожать в мареве иных измерений стены, успокоились воздух и земля. Люди, что жили на нижних этажах дома, и вовсе отделались легким испугом – в привычном для их обитания измерении прозвучало лишь несколько громких хлопков да истошных воплей, списанных жильцами на распоясавшихся хулиганов, забавлявшихся с петардами. Милицию бдительные москвичи, конечно же, вызвали, но выходить в подъезд и проверять, что там и как, желающих не оказалось.
И тогда, вздыбив кафельную плитку пола, снизу, из тьмы и мрака, в опустевший подъезд пролез огромный мохнатый кот с янтарно-желтыми глазами.
Покрутившись по холлу, он обнаружил у стены согнутую Иглу, раздавленный Наперсток и, быстро прибрав их неведомо куда, рванул к дыре в полу, из которой и вылез.
