— А значит, — радостно подхватил Иван, — из этого следует, что дважды два — четыре, вода — мокрая, небо — голубое… и я здоров, и вся эта чепуха мне пригрезилась, правильно?..
Сергиенко сдвинул брови и озабоченно сказал:
— Неправильно.
Иван растерялся. Радостная улыбка сбежала с его лица.
— Что — неправильно?..
— В твоих словах есть ошибка, — сурово произнес Сергиенко.
— Какая же? — спросил Иван, весь напрягшись. Сергиенко печально покачал головой:
— На самом деле дважды два — пять, — серьезно сказал он.
Секунду Иван смотрел на Сергиенко, выпучив глаза, потом расхохотался:
— Признаю… признаю свою ошибку…
Он чувствовал себя самым счастливым человеком на свете.
Сергиенко добродушно усмехнулся и сказал:
— Ну ладно, будем считать, что все обошлось. Врачи обещают тебя выписать уже через недельку…
— Хорошо, — радостно сказал Иван. — А что будет с лабораторией?
Сергиенко покряхтел в затруднении.
— Это, брат, пока неизвестно. После такого взрыва…
— А что, сильный взрыв был? — понизив голос, спросил Иван.
Сергиенко мрачно кивнул.
— Очень сильный. И до сих пор никто не знает почему… как, кстати, никто не знает и того, где тебя двое суток носило.
Иван легкомысленно хмыкнул.
— А, этот ваш вакуум… реликтовые излучения. Но теперь-то я вполне здоров? — вдруг с тревогой спросил он. Сергиенко утвердительно кивнул.
— Да, врачи поручились мне в этом…
— А где это мы? Ни окон, ни дверей…
Сергиенко усмехнулся и похлопал Ивана по руке.
— Не расстраивайся. Подлечишься еще немного, и будут у тебя окна… в большом количестве. Он поднялся со стула, на котором сидел.
— Все, на сегодня хватит. Отдыхай активнее и помни: ты всем нам очень нужен. Побыстрее забывай про свой бред… Но отчет все равно потом не забудь написать.
Он кивнул Ивану и подошел к двери. Иван радостно сказал ему вслед:
— Слушаюсь, товарищ полковник!..
Сергиенко повернулся к Ивану, еще раз дружески ему кивнул и нажал кнопку в стене. Дверь отъехала в сторону: Сергиенко вышел, и она встала на место.
Иван проводил его взглядом и со счастливой улыбкой откинулся на подушки. Дома, подумал он. Дома…
И все в порядке. Все на месте, все так, как и должно быть. Он был неизвестно где два дня — пусть!.. Этот их абсолютный вакуум… Ну и что? Он просто проспал эти две недели… то есть двенадцать дней.
Иван счастливо вздохнул и вдруг ощутил легкое сожаление. А все же весело было там… во сне. Бегемоты, двойники, мечи, профессоры. Антарктида, подумал он. Бр-р… Ни о какой холодине не может быть и речи, всем известно, что единственное, чего он боится, — это холод… Куда уж лучше легкий сумрак сновидений…
А меча-то и нет, смутно подумал, он сквозь накатывающую ласковую дрему. Ну и ладно… хотя кому он его мог отдать-то? Не пришлось бы обратно забирать, усмехнулся он про себя, — чужая ведь все-таки вещь…
Все в порядке, подумал он, засыпая, все в порядке. Мы отдохнем…
В коридоре Сергиенко поджидал высокий грузный человек с кустистыми бровями.
— Ну, Фомич, что скажешь? — спросил он. Сергиенко вздохнул и стал снимать халат. Блеснули золотые аксельбанты.
— Не совсем хорошо, — сказал он. — Не совсем.
— Почему?
— Да этот бред его, — с досадой сказал Сергиенко. — Ты-то все слышал? Ну вот… Надо будет с психиатрами проконсультироваться. Похоже на последствия болевого шока.
— А что такое? — живо спросил грузный.
Сергиенко посмотрел на него и невесело усмехнулся.
— Нет, не так все страшно… Дату сегодняшнюю он помнит, точнее, я ему напомнил… но, обрати внимание, есть несколько неувязочек.
— Например?
— Например, себя в чине понизил; капитаном назвался, а ведь он уже давно штурм-капитан. Меня вот назвал почему-то полковником, а когда это звание отменили? Ведь он еще и не родился в ту пору.
Грузный хмыкнул.
— Это мелочь. Просто обмолвился. Крейсер-капитан космофлота — все равно что полковник по- старому…
— Ну да, это ничего страшного… А интересные сны ему снились, — улыбнулся Сергиенко. — Красивые… Меч опять же… Сила!
— Положим, Жуков Ла-Манш и безо всяких там талисманов-мечей спокойно перешел, — возразил грузный. — И когда я на Амазонке за подлодками гонялся, тоже без чудес обходилось…
— Ага… Хотя, надо сказать, все-таки бывало так, что и иконы перед войсками носили…
Тут Сергиенко скривился и потер плечо.
— Болит? — сочувственно спросил грузный.
Сергиенко явно сдерживал стон.
— Болит, — ответил он сквозь зубы. — Чуть тучка какая или фон на полрентгена подскочит — так дергает, что спасу нет…
— Это ты на островах схлопотал? Сергиенко отрицательно помотал головой.
— Нет, это калифорнийский плацдарм, в сорок девятом. Осколок, черт его дери…
— А-а, это когда ты в одиночку восемь «шерманов» изничтожил? Тебе тогда первого «Георгия» дали?
— Нет, тогда была «Слава»… Они помолчали.
— Интересно только, — вдруг усмехнулся Сергиенко, — как это он меня тоже в своих бредовостях увидел… Надо же — Александрия Арахосийская!
— А что, такой город и вправду есть? — покосился на него грузный с любопытством. — Что-то я не слыхал.
Сергиенко пожал плечами, невольно при этом поморщившись.
— Есть такой город, есть. Случайно со времен академии помню. Сейчас он, конечно, по-другому называется — Кандагар.
— А где это?
— Да в Афганистане, — сказал Сергиенко и опять слегка усмехнулся. — Уж в этой-то дыре я точно не оказался бы… Снова помолчали.
— Ладно, что делать-то с ним будем? — спросил грузный,
— Что делать, что делать… — проворчал Сергиенко. — Ничего не делать. Выздоровеет. Один ведь из лучших… Полежит недельки три, встанет на ноги — моим заместителем будет. Не начальником же КанзасЛАГа его посылать, на горящее место!.. Все-таки почти десять лет на фронте, боевой офицер… за последний год все холодные планеты облазил, кровью своей поливая…
— Да-а, — протянул задумчиво грузный, — Таких космодесантников на всей Земле не сыщешь… Кстати, — тут он усмехнулся, — по поводу Канзаса. Помню, стоял наш полк году этак в пятьдесят третьем в тех краях, в городке Додж-Сити. Так вот, не поверишь, секретарем местного горкома у них значился некий Кугельсдорф! Занимательнейшая личность, сам из немцев-меноннитов — тех, что попали туда не из
