осталось влажное пятно. — Герцог намерен объяви Джейн Грей королевой, как только закроют все ворота горе и подтянут войска на случай народных волнений.
Только теперь он заметил Пен с ребенком на руках и подскочил к ним.
— О Господи! Как я рад вас видеть! Хотя вообще-то положение сейчас не вызывает ничего, кроме беспокойства. Лучше, если бы вы еще побыли вдалеке от Лондона.
С Оуэном они обменялись поклонами, не выражавшими ни особой радости, ни особой враждебности. После чего Робин снова обратился к отцу:
— Нортумберленд постарается отплатить нам всем, как только Мария и Елизавета будут у него в руках, а на голову Джейн наденут корону.
— Ты прав, — согласился лорд Хью.
— Необходимо срочно передать принцессе Марии, — вмешался в разговор Оуэн, — чтобы она ни в коем случае не приезжала в Лондон.
— Пускай уедет дальше на север, где народ поддерживает католиков, — сказал лорд Хью. — Я сейчас же отправлюсь к ней. Робин, ты поедешь со мной. Пошли на конюшню за моим конем, и пускай тебе заменят твоего.
Леди Джиневра не сказала на это ничего: ее муж сделал свой выбор. Но если принцесса Мария проиграет в этой игре, муж и сын могут лишиться своих голов.
Побледневшая Пен взглянула на Оуэна.
— А ты?
— Для меня нет места в этой схватке, — ответил он спокойно. — Франция поддерживает принцессу Марию, я тоже, но не мое дело брать в руки оружие и становиться на одну из сторон в вашей гражданской войне. Надеюсь, ты понимаешь меня, Пен?
Оуэн не был уверен, что она поймет, отчего он решил сохранять дипломатический нейтралитет в то время, как ее семья рискует всем.
Ее взгляд был прямым и честным, когда она ответила — правда, не сразу:
— Да, понимаю. Твоя жизнь и твоя честь принадлежат Франции. Ты всегда с ней.
Он с облегчением кивнул:
— Сейчас мое место рядом с нашим посланником… Мадам, — обратился он к леди Джиневре, — моя жена и приемный сын будут находиться под защитой французского королевства.
— Это хорошо, — сказала она. — Увезите их поскорее под надежную крышу.
— И Пиппу тоже! — воскликнула Пен. — И Анну, и маленького Чарлза. Знаю, мама, ты откажешься уехать, но они должны!
Леди Джиневра вопросительно взглянула на Оуэна, и тот подтвердил:
— Конечно, я сделаю все для них. А вы, мадам? В самом деле отказываетесь?
— Да, — решительно сказала она. — Мое место под крышей нашего дома. Но я благодарю вас, Оуэн…
Лорд Хью вышел во двор, готовый ехать, а вскоре показался Робин на свежем жеребце и с конем для отца.
Прощание было коротким, как и встреча с Пен и ее сыном, но не менее волнующим. И вот отец и сын уже направили коней к воротам.
— А вы собирайте вещи, — обратилась леди Джиневра к Пиппе и Анне. — И возьмите с собой старушку Тилли и Эллен…
Четырьмя днями позже дочь Суффолка, юная Джейн Грей, ныне Джейн Дадли, супруга сына Нортумберленда, была провозглашена королевой Англии и находилась в Уайт-Тауэре в ожидании коронации.
Когда далеко над Темзой прокатились звуки труб, извещавшие о начале торжественной процессии, Пен, Пиппа и Анна вышли из резиденции французского посланника в Уайтхолле и направились к берегу реки, чтобы увидеть все собственными глазами. Они почти не боялись, что в собравшейся толпе их могут заметить соглядатаи Нортумберленда: ему сейчас не до них.
Люди, пришедшие посмотреть на это зрелище, были на удивление мрачны и молчаливы: никаких приветственных криков, никакого восторга, в воздух не летели головные уборы, когда по реке плыла армада разукрашенных кораблей. В толпе царило напряжение, оно было настолько ощутимым, что казалось, его можно было потрогать и взять в руку.
Сестры долго не задержались на набережной и вернулись в подавленном настроении: они ощутили, что терпение людей на пределе, в любой момент может вспыхнуть кровавый бунт, в чем, судя по рассказам старших, жители Лондона успели неоднократно проявить себя как большие мастера.
Оуэн был очень обеспокоен их уходом из дома и позволил себе выговорить им за своеволие. Выговор длился бы намного дольше, если бы Пен не прервала его вопросом:
— Какие новости от принцессы Марии?
Как раз в этот момент посланник Ноэль вышел из своего кабинета с депешей в руке.
— Принцесса благополучно добралась до Фрамлингема, — сказал он, обращаясь к Оуэну и не делая секрета из полученного сообщения, поскольку оно касалось всех находившихся под его защитой женщин. — Ваши отец и брат, леди Пен, тоже там. А тем временем герцог Нортумберленд лихорадочно ищет поддержки в народе, его люди усеивают площади городов прокламациями в пользу бедняжки Джейн и против Марии. Как мне сообщают, большая часть этих бумажек остается лежать на земле, симпатии народа по-прежнему на стороне принцессы.
— Что ж, будем ждать, — заключил Оуэн и, глядя па Пен и ее сестер, добавил:
— Ждать в четырех стенах, не выходя на улицу!..
Они ждали ровно девять дней, в течение которых гонцы прибывали в дом посланника отовсюду и чуть не каждый час; вести, которые приносили, свидетельствовали о том, что по всей стране, особенно па севере, поддержка принцессы усиливается. Все попытки Нортумберленда завоевать благосклонность народа, поднять его против принцессы оканчиваются неудачей.
В середине дня 19 июля 1553 года, когда Пен и ее сестры, сидя в гостиной, обучали Филиппа и Чарлза очередной детской игре, с улицы раздался рев голосов.
Все подбежали к окну. «Что случилось?.. Где Оуэн?.. Нас держат в заточении, и мы ничего не знаем!..»
— Я здесь, — услышали они спокойный голос. — Все кончено. Мария провозглашена королевой. Нортумберленд должен вот-вот признать свое поражение.
Эпилог
Королева Мария поднялась с кресла, стоявшего под государственным стягом в одном из залов Уайт-Тауэра, и сделала несколько шагов вперед, приветствуя посетителей.
— Пен, дорогая.
Пен присела в низком поклоне.
— Ваше величество, — пробормотала она.
Для нее было непривычным это слово.
Мария взяла ее за руку, заставила поднять голову и поцеловала.
— Я скучала без вашего присутствия. Но вас можно поздравить? — Она обратила взгляд на Оуэна, стоявшего рядом с Пен. — Шевалье д'Арси оказал нам неоценимую услугу, и, полагаю, мы будем иметь удовольствие часто видеть его при нашем дворе… — Она вдруг рассмеялась. — Только чтобы он не заставлял нас всех переодеваться в чужие одежды!
— Этого и я хотела бы, мадам, — сказала Пен.
На Марии было роскошное платье, расшитое драгоценностями, в котором она чувствовала себя совершенно свободно. И хотя прошла всего неделя со дня ее триумфального въезда в Лондон, казалось, она уже давно здесь, на своем месте, давно носит титул королевы.
Обращаясь к Оуэну, она повторила, что надеется на его дружбу и ожидает его присутствия во дворце Сент-Джеймс, где все будет проще и естественнее, чем тут. Потом, наклонившись к маленькой фигурке, стоявшей между Пен и Оуэном, спросила:
— А кто же это у нас в гостях?
Филипп, судорожно цепляющийся за руку матери, молчал, глядя на королеву широко раскрытыми
