Ожогин озадаченно сдвинул брови – он пригнул голову противника к ковру, но схватка продолжалась.
– Вы немедленно прекращаете следствие.
– Это вынудит Хоффмана отступить.
– Он сделает то, что вы скажете. Скажите, что вы удовлетворены результатами следствия.
– Там что-то не так.
– И что именно?
– Я не знаю.
– Не знаете, не знаете. – Ожогин так шлепнул по диску, что тот закачался. – Кто этот парень?
– Какой парень?
– С которым вы ходили в парк.
– Слежку ведете.
Ожогин, казалось, погрустнел от такой наивности.
– Признайте себя побежденным, Ренко. Скажите своему толстому американцу, что Паша Иванов совершил самоубийство. И тогда почему бы вам не вернуться и не заполнить анкету?
Аркадий нашел Рину свернувшейся калачиком в купальном халате перед домашним кинотеатром Иванова. В одной руке – бутылка водки, в другой – сигарета. Мокрые волосы придавали Рине еще более детский вид, чем обычно. На экране Паша поднимался в лифте, «дипломат» был прижат к груди, а платок к лицу. Он выглядел измотанным, как после подъема на сотый этаж. Когда двери раскрылись, Иванов оглянулся на камеру. Изображение можно было увеличивать. Рина поежилась и увеличила лицо Паши так, что оно заполнило весь экран – гладкие волосы, щеки белые, словно напудренные, черные глаза как будто говорят что-то.
– Это для меня, на прощание. – Рина бросила взгляд на Аркадия. – Вы мне не верите? Считаете это романтической туфтой?
– По крайней мере добрая половина моих мыслей – романтическая туфта, и поэтому я не из тех, кто осуждает за это. Что-нибудь еще?
– Ему было плохо. Я не знаю из-за чего. Он не ходил по врачам. – Рина положила сигарету и плотнее запахнула халат. – Меня впустил лифтер. Я столкнулась в дверях с вашим сыщиком, и он казался довольным собой.
– Жуткое зрелище.
– Я слышала, что Бобби вас нанял.
– Он предложил мне работу. А вот рыночной цены следователя я не знаю.
– Вы не Паша. Уж он бы знал.
– Я попытался выйти на Тимофеева. Он недоступен. Думаю, что берет бразды правления в свои руки.
– Ему далеко до Паши. Знаете, бизнес в России носит компанейский характер. Паша заключал самые крупные сделки в клубах и барах. Людям нравилось с ним общаться. Он был веселый и щедрый. А Тимофеев – чурбан. Мне не хватает Паши.
Аркадий сел рядом с Риной и забрал у нее водку.
– Эту квартиру вы делали для него?
– Для нас обоих, но внезапно Паша сказал, что я не должна здесь оставаться.
– И вы так и не переехали сюда?
– В последнее время Паша даже не впускал меня. Сперва я подумала, что у него другая женщина. Но ему здесь никто был не нужен. Ни Бобби, никто. – Рина вытерла слезы. – Он стал параноиком. Простите, что я такая тупая.
– Совсем нет.
Халат снова разошелся, и Рина запахнула его.
– Вы мне нравитесь, следователь. Не пялитесь. Воспитанный человек.
Да, Аркадий был человек воспитанный, но от его внимания не ускользнуло, как ненадежно завязан халат.
– Может быть, вы знаете о какой-нибудь неудаче в бизнесе, которая произошла у него недавно? Финансовые проблемы Пашу не мучили?
– Паша постоянно заключал сделки. И не волновался, когда иногда терял деньги. Он говорил, что это плата за успех.
– Может быть, что-то болело? Одолевала депрессия?
– В последний месяц у нас не было секса. Не знаю почему. Он просто потерял к этому интерес. – Рина потушила сигарету и взяла другую. – Вам, вероятно, интересно, как это могли встретиться пустышка вроде меня и такой богатый и знаменитый человек, как Паша. Как, по-вашему, это произошло?
– Вы дизайнер по интерьеру. Думаю, разрабатывали для Паши что-нибудь еще помимо этой квартиры.
– Да перестаньте! Я была проституткой. Студентка-дизайнер и проститутка – разносторонняя личность. Работала в баре гостиницы «Савой». Это классное место, и надо ему соответствовать, поэтому шлюхой там не посидишь. Я притворялась, что говорю по мобильнику, когда подошел Паша и спросил мой номер телефона, чтобы я могла говорить с кем-то реальным. Потом позвонил мне со стороны бара. Какой большой и безобразный еврей, подумала я. Таким он и был, понимаете? Столько энергии, столько шарма. Знал все и вся. Он спросил о моих интересах – обычный треп, конечно, но он действительно внимательно слушал и даже разбирался в дизайне. Потом Паша спросил, давно ли у меня крыша – сутенер, и сказал, что он выплатит ему за меня деньги, снимет квартиру и заплатит за школу дизайна. Говорил серьезно. Я спросила, зачем ему это, и Паша ответил, что видит – я человек. А что сделали бы вы? Поставили бы на такую, как я?
– Вряд ли.
– Вот таким был Паша. – Рина затянулась сигаретой.
– Сколько вам сейчас?
– Двадцать.
– И вы встретили Пашу…
– Три года назад. Когда мы говорили по телефону в баре, я спросила, нравятся ли ему рыжие, потому что могла перекраситься. Он сказал, что жизнь слишком коротка и надо оставаться такой, как есть.
Чем дольше Аркадий глядел на экран, на колебания Паши на пороге квартиры, тем меньше он казался ему человеком, боящимся призраков. По-видимому, Паша страшился чего-то более материального – того, что его ожидало внутри.
– У Паши были враги?
– Естественно. Может быть, сотни, но ничего серьезного.
– А угрозы?
– Пустяковые.
– В прошлом были покушения.
– Именно для этого и существует полковник Ожогин. Паша рассказал мне кое-что – мол, это ужасно, и я никогда не полюбила бы его, если бы знала это раньше. Тогда он был пьянее пьяного. Однако что именно он натворил, я так и не услышала, и больше он никогда не заикался об этом.
– Кто знал ту историю?
– Думаю, Лев Тимофеев. Он отрицал, но я-то знаю. Это был их секрет.
– Как они обирали инвесторов?
– Нет. – Голос Рины стал жестче. – Что-то более ужасное. Ему всегда было хуже в майские дни. Я хочу сказать, кому сейчас нужно это Первое мая? – Она вытерла глаза рукавом. – Почему вы не думаете, что он покончил с собой?
– Я не думаю так или этак, просто не нахожу достаточно веской причины для его самоубийства. Иванов был явно не из тех, кого легко запугать.
– Видите, даже вы оценили его.
– Вы знаете Леонида Максимова и Николая Кузьмичева?
