павших духом.
– За ночь мы должны выбраться из этого мешка. Такова задача, Хасан.
Млынский подозвал лейтенанта Кирсанова, приказал выслать разведку и боевое охранение.
– А теперь давайте подумаем, как все же установить связь с частями нашей армии, которые определенно действуют где-то неподалеку. Я думаю, надо послать надежных связных. Может быть, найдется в отряде человек, который знает здешние места?
Млынский вынул из кармана гимнастерки маленький зеленого цвета конверт, на котором размашистым почерком было написано: 'В штаб армии', передал его капитану Серегину.
– Предупредите связных, чтобы ни при каких обстоятельствах пакет не попал в руки врага.
2
Город притих, затаился. Только солдатский сапог стучит подковками по булыжной мостовой. Да слышится чужая речь:
– Шнелль!
– Хальт!
На главной улице шумно, но шум необычен. Врубаясь гусеницами в асфальт, медленно проходят танки, оставляя за собой синий шлейф удушающего дыма. Обгоняя танки, проносятся мотоциклисты.
На городской площади зловещей буквой 'Г', так назойливо повторяющейся в ставшем всем известном сочетании – Германия, Гитлер, Геринг, Геббельс, высится виселица. На ней потемневшие трупы. Рядом здание двухэтажной школы. Оно обнесено высоким забором из колючей проволоки, к нему по столбам протянулась паутина разноцветных проводов: черных, красных, зеленых, желтых. Вдоль забора ходят часовые с надвинутыми на лоб касками.
В школе разместился штаб армии.
В актовом зале кабинет командующего армией генерал-полковника фон Хорна.
Интенданты постарались для командующего. Где-то разыскали старинный и преогромный письменный стол. Из городского музея привезли настольную лампу: высокий бронзовый Атлант держит над собой шелковый абажур.
Генерал фон Хорн – сухощавый, невысокий. Рядом с Атлантом кажется еще меньше. Его скрипучий голос в большом актовом зале едва слышен, но повелевает здесь он. Два слова в телефонную трубку, и от этих слов там, на другом конце провода, человек или озаряется улыбкой, или тяжко вытирает вдруг выступивший пот. Два-три слова бросают в атаку дивизии или поворачивают их туда, куда угодно ему, фон Хорну.
Генерал любит богатую обстановку, любит тепло, любит погреть у камина мерзнущие ноги, боясь признаться себе, что это уже старость. Саперы соорудили для него походный камин, а точнее, некое подобие камина. На броневой плите горят березовые поленья, над огнем железный колпак на стальных столбиках, дым вытягивает кривоколенная труба, сейчас выставленная в форточку. Маленькая подставочка для ног. Надоест сидеть с вытянутыми ногами, можно опустить их на пушистую медвежью шкуру. Адъютант раздобыл ее где-то в этом городе. Где – фон Хорна не интересует.
Генерал сидит в мягком кресле, откинувшись на спинку, слегка повернув голову влево, и через монокль с любопытством рассматривает картины, которые майор Крюге с помощью ефрейтора вынимает из большого ящика и водружает на специально изготовленную подставку.
Рядом с этим ящиком другой. В нем иконы в драгоценных окладах.
Командующий армией – страстный коллекционер русской старины с первых дней войны. Его вдохновил пример практичного генерала фон Рейхенау: прорвавшись с танками в Париж, он запустил руку в знаменитый Лувр. Кто-то растолковал фон Хорну, что русская старина ценится за океаном не меньше французской, за нее можно получить надежную валюту – доллары, и много получить, целое состояние; кое-какие картины могут стать украшением особняка в Берлине и виллы в Баварии – это сейчас модно.
Когда раздается телефонный звонок, Крюге поспешно снимает трубку, глядит на генерала и отчетливо произносит фамилию позвонившего. Чаще всего командующий чуть заметно отворачивает голову, не отрываясь от картины. Крюге отвечает в трубку сухим, официальным тоном:
– Генерал фон Хорн в войсках.
Иногда командующий, не поворачивая головы, протягивает левую руку. Крюге бегом подносит к нему телефонный аппарат. Генерал нетерпеливо выслушивает, отдает короткое приказание, бросает трубку на аппарат. Адъютант бегом относит телефон на место, на столик.
– Зер гут! – произносит фон Хорн, когда решает оставить картину для себя, не для продажи. Если раздается короткое 'шнелль', адъютант передает картину ефрейтору, тот относит ее в другую комнату.
Неудовольствие генерала вызвала картина, названная художником, как, запинаясь, пояснил адъютант, 'Неравный брак': невеста напомнила фон Хорну его Эльзу – такая же молоденькая, тоже красавица. Да и жених неприятно напомнил, что у него, у фон Хорна, такая же лысина, такой же длинный и красноватый нос, такие же дряблые щеки…
– Шнелль, шнелль!
Еще большее раздражение вызвала картина 'Богатыри', хотя Крюге и попытался робко пояснить, что это шедевр мирового искусства, что написал картину знаменитый художник Васнецов еще в XIX веке, до советской власти.
Нет, нет! В его доме не должно быть русского духа!..
Картина напомнила генералу сообщение воздушной разведки, что в тылу его армии, в лесу, обнаружена какая-то крупная часть Красной Армии с артиллерией, и настроение совсем испортилось: ведь он уже послал победную реляцию!
Адъютант показывал все новые и новые картины, и все чаще фон Хорн выкрикивал: 'Шнелль!'
Стал раздражать генерала и адъютант.
Майор Крюге был молод, услужлив без назойливости. Высокий блондин с чертами лица, отвечающими стандартам 'нордической расы'. Это нравилось генералу.
Это нравилось и супруге генерала – Эльзе.
Фон Хорн взял ее из семьи крупного финансиста и считал удачным союз меча и чековой книжки. Это накладывало определенные обязательства, поднимающиеся над чувствами. Правда, слишком соблазнительна и сама неравнодушна к красивым офицерам, но прежде всего – карьера, упрочение своего положения в высшем обществе, и фон Хорн держался лояльно.
Закончив отбор картин, генерал отпустил адъютанта, позвонил начальнику охраны и приказал никого не впускать к нему до особого распоряжения.
Фон Хорн открыл сейф и извлек оттуда драгоценности: колье, браслеты и кольца, усеянные бриллиантами, ожерелья из белого и розового жемчуга, золотые мужские и дамские часы = различных марок, золотые кресты. Он составил опись всех этих вещей и, уложив в металлическую шкатулку, упаковал все в чемодан.
Не спеша вложил в конверт заранее приготовленное письмо и один экземпляр описи, заклеил, поставил фамильную печать и положил конверт в чемодан. Второй экземпляр в сейф.
Крюге он сказал отечески:
– Мой мальчик, этот чемодан и ту прелесть, – генерал показал пальцем на комнату, где стояли отобранные им картины, – передадите Эльзе в собственные руки. Полетите самолетом, который идет завтра на рассвете с почтой для генштаба.
– Слушаюсь, господин генерал!
Крюге удалился. Генерал вызвал начальника оперативного отдела полковника Глобке. Вошел высокий, седой, по-военному подтянутый офицер.
– Прошу доложить обстановку в районе дислокации нашей армии.
Полковник тщательно протер белоснежным платком пенсне, водрузил его на мясистый нос, подошел к висевшей на стене оперативной карте и монотонно начал:
– Господин генерал! В течение истекших суток наши войска оказывали давление на русских. Разведка
